«Ни с теми, ни с этими» — тернистый путь Марины Цветаевой (Р. Кембалл)

В «Автобиографии» Цветаева писала: «Отец-Иван Владимирович Цветаев - профессор Московского университета, основатель и собиратель Музея изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств), выдающийся филолог. Мать - Мария Александровна Мейн - страстная музыкантша, любит стихи и сама их пишет. Страсть к стихам - от матери, страсть к работе и к природе - от обоих родителей» Марина Цветаева получила прекрасное образование, с раннего детства прекрасно знала французский и немецкий языки. Стихи начала писать с пяти лет - по-русски, по-французски и по-немецки. Занятия литературой быстро переросли в подлинную страсть. Марина Цветаева росла среди богов и героев Древней Греции и Древнего Рима, библейских персонажей, немецких и французских романтиков, литературных и исторических лиц и всю жизнь пребывала в этой атмосфере великих творений человеческого духа. Домашняя среда с культом античной и германской культуры способствовали всестороннему эстетическому развитию. Марина Цветаева была вскормлена, взращена на мировой культуре. Она вспоминала, как однажды на ее детский вопрос: что такое Наполеон? − имя, которое она много раз слышала в доме,- мать, от досады и бессилия объяснить, такую, как ей казалось, очевидную вещь, ответила: «Это же в воздухе носится». И она, девочка, поняла эту идиому буквально и недоумевала, что же это за предмет, который «носится в воздухе». Так «носилась в воздухе» цветаевского дома культура человечества.

У Марины и ее сестры Аси было счастливое безмятежное детство, которое закончилось с болезнью матери. Та заболела чахоткой, и врачи прописали ей лечение в мягком климате за границей. С этого времени у семьи Цветаевых началась кочевая жизнь. Они жили в Италии, Швейцарии, Франции, Германии, и девочкам приходилось учиться там в разных частных пансионах. 1905 год они провели в Ялте, а летом 1906г. мать умерла в их доме в Тарусе. Когда умерла Мария Цветаева, Марине было 14 лет. Одиночество, в котором оказалась Марина Цветаева, развило в ее характере необратимые свойства, усугубило трагический склад ее натуры.

С детства Марина Цветаева читала много, беспорядочно, в зависимости от того, кто в данный момент был ее кумиром, чем была захвачена. Письмо Наполеона к Жозефине, «Метаморфозы» Овидия, «Разговоры с Гете» Эккермана, «История государства Российского» Карамзина, «Дуэль и смерть Пушкина» Щеголева, «Происхождение трагедии» Ницше и многие, многие другие. Прибавим к этому, что книги, прочитанные юной Цветаевой, встали бы на полках (по хронологии знакомства с ними) в абсолютно «лирическом» беспорядке, потому что ее чтение, запойное и самозабвенное, было, особенно после кончины матери, достаточно «бессистемным». «Книги мне дали больше, чем люди»,- скажет Цветаева на излёте юности. Конечно, не случайно литература-то и стало главным делом жизни Марины Цветаевой. Дебют поэтессы состоялся в 1910 году, когда вышел первый сборник «Вечерний альбом». В русскую литературу начала ХХ века Цветаева вошла как поэт со своим особенным, уникальным поэтическим миром.

Проза М. Цветаевой

Особенность прозаических произведений Цветаевой

Но наряду со стихами и пьесами Цветаева пишет и прозу, главным образом лирико-мемуарную. Цветаева объясняла начавшуюся постоянную работу над прозой (к концу 20-х и в 30-е годы), лишь эпизодически сопровождающуюся стихами, во многом нуждой: прозу печатали, стихи - нет, за прозу больше платили. Но главное Цветаева считала, что существует на свете не поэзия и проза, а проза и стихи; лучшее, что может быть в литературе,- это лирическая проза. Поэтому проза Цветаевой, не являясь стихом, представляет тем не менее подлинную поэзию - со всеми присущими ей способностями. Цветаевская проза уникальна, резко своеобразна. Поэтесса пишет ряд больших статей и крупных, насыщенных автобиографизмом портретов («Дом у старого Пимена», «Сказка матери», «Кирилловна» и т. д.). Особое место в ее прозаическом наследии занимают большие, мемуарного характера, статьи - надгробия, посвященные Волошину, Мандельштаму, А. Белому. Если все эти произведения расположить в ряд, следуя не хронологии их написания, а хронологии описываемых событий, то мы получим достаточно последовательную и широкую автобиографическую картину, где будет и раннее детство, и юность, Москва, Таруса, Коктебель, гражданская война и эмиграция, а внутри всех этих событий - Мандельштам, Брюсов, Волошин, Есенин, Маяковский, Бальмонт. Главное, что роднит цветаевскую прозу с ее поэзией,- это романтизм, экзальтированность стиля, повышенная роль метафоры, «воздетая» к небу интонация, лирическая ассоциативность. Проза ее так же уплотнена, взрывчата и динамична, так же рискованна и крылата, музыкальна и вихреобразна, как и ее стихи.

Причины обращения к прозе

Первое дошедшее до нас произведение Цветаевой в прозе – «Волшебство в стихах Брюсова» (1910 или 1911г)- маленькая наивная заметка о трехтомнике стихотворений В. Брюсова «Пути и перепутья». Самая значительная часть прозы Цветаевой была создана во Франции, в 30-е (1932-1937) годы. В этом своя закономерность, переплетение внутренних (творческих) и внешних (житейских) причин, их неразъединимость и даже взаимообусловленность. Начиная с середины 20-х годов, Цветаева меньше и меньше пишет лирических стихотворений, а создает произведения большой формы - поэмы и трагедии. Все углубляется ее уход «в себя, в единоличье чувств», все растет отъединенность от окружающего. Подобно своим современникам, русским писателям, оказавшимся на чужбине (Бунину и Куприну), Цветаева ощущает себя непрошенным гостем в чужом доме, которого в любой момент могут унизить, оскорбить. Это чувство усилилось с переездом во Францию. Ее читатель остался на родине, и это-то Цветаева особенно остро ощущала. «Здешнему в искусстве современно прошлое»,- писала она в статье «Поэт и время». Цветаева, в полнейшей искренности, жаловалась В. Н. Буниной в 1935году: «За последние годы я очень мало писала стихов. Тем, что у меня их не брали, меня заставили писать прозу И началась - проза. Очень мной любимая, я не жалуюсь. Но все-таки - несколько насильственная: обреченность на прозаическое слово». А в другом письме выразилась еще категоричней: «Эмиграция делает меня прозаиком». В истории литературы есть немало примеров, когда в зрелые годы поэта проза, в силу многих причин, становилась для него более насущной формой выражения, более объективной, более конкретной и подробной. Главное же - возникла настоятельная потребность в осмыслении жизненных событий, встреч с поэтами, книгами. Так было и с Цветаевой, чья проза была вызвана к жизни в первую очередь творчески-нравственной, исторической необходимостью. Так, ее автобиографическая проза родилась из внутренней потребности воссоздать свое детство, «потому что,- писала Цветаева,- все мы в долгу перед собственным детством, ибо никто (кроме, быть может, одного Гете) не исполнил того, что обещал себе в детстве, в собственном детстве,- и единственная возможность возместить несделанное - это свое детство - воссоздать. И, что еще важнее долга: детство - вечный вдохновляющий источник лирики, возвращение поэта назад, к своим райским истокам» («Поэты с историей и поэты без истории»). Горячее желание спасти от забвения, не позволить уйти в небытие образам своего отца, матери, всего того мира, в котором она выросла и который ее «вылепил», побудило Цветаеву к созданию, одного за другим, автобиографических очерков. Стремление «подарить» читателю своего Пушкина, который вошел в ее жизнь с младенчества, вызвало к жизни два очерка о Пушкине. Так сбывались для Марины Цветаевой пушкинские слова: «Лета к суровой прозе клонят».

Цветаева как читатель А. С. Пушкина

Особенность жанра эссе

В 1936г. появляется эссе «Мой Пушкин». Этот очерк – воспоминание был написан к предстоящему столетию со дня гибели А. С. Пушкина и опубликован в парижском журнале «Современные записки» в 1937 году. В эссе «Мой Пушкин» непринужденно рассказано о том, как ребенок, которому суждено было стать поэтом, с головой окунулся в «свободную стихию» пушкинской поэзии. Рассказано, как всегда у Цветаевой, по-своему, всецело в свете личного душевного опыта. Может быть (и даже весьма вероятно), кое-что в этих воспоминаниях переосмыслено либо досмыслено, но все равно рассказ подкупает удивительно тонким и глубоким проникновением в детскую психологию, в богатую и прихотливую детскую фантазию.

Надо заметить, что произведение «Мой Пушкин» лишено подробного классического литературоведческого анализа. Может потому автором и определён жанр как эссе. Следует напомнить семантику того слова. Эссе (нескл. ср. р. От франц. Essai – буквально «опыт») - ЭТО РАЗНОВИДНОСТЬ ОЧЕРКА - научного, исторического, критического, публицистического характера, в котором главную роль играет не сам факт, а впечатления и ассоциации, которые он вызывает у автора, раздумья и размышленья о жизни, о событиях в науке, искусстве, литературе.

У взрослой Цветаевой не было потребности в полной классической трактовке написанных Пушкиным произведений. Она хотела выразить собственное детское восприятие книг Пушкина. Потому - то столь отрывочны её реплики, не так просты для прочтения и понимания современным читателям. Исходя из психологии особенностей пятилетней девочки, Цветаева вспоминает пушкинские образы, яркие, неординарные поступки этих героев. И эта обрывочность воспоминаний позволяет нам судить о том, что в эссе нашли воплощение самые яркие мысли поэтессы. А сколько ещё осталось за пределами страниц эссе «Мой Пушкин»! Обращаясь к упоминанию того или иного произведения, Цветаева не останавливает свой взор на художественных особенностях пушкинских произведений; ей важно другое: понять, что этот герой собой представляет и почему именно его сохранила наивная, детская читательская душа.

А. Блок говорил: «Мы знаем Пушкина-человека, Пушкина-друга монархии, Пушкина- друга декабристов. Все это бледнеет перед одним: Пушкин- поэт». Для такой оговорки у Блока были серьезные основания. Изучение Пушкина в начале ХХ века настолько разрослось, что превратилось в особую отрасль литературоведения. Но при этом она все больше мельчала, почти целиком уходила в дебри биографии и быта. Пушкин-поэт вытеснялся Пушкиным-лицеистом, Пушкиным-светским щеголем. Возникла необходимость вернуться к настоящему Пушкину.

Думая и говоря о Пушкине, о его гении, о его роли в русской жизни и русской культуре, Цветаева была заодно с Блоком. Она вторит ему, когда говорит: «Пушкин дружбы, Пушкин брака, Пушкин бунта, Пушкин трона, Пушкин света, Пушкин тени, Пушкин Гавриилиады, Пушкин церкви, Пушкин - бесчисленности своих типов и обличий - все это спаяно и держится в нем одним: поэтом»(«Наталья Гончарова»). Из реплики Цветаевой видно, что Пушкин для нее больше, чем человек, он - Поэт. Нельзя передать все, что думала, чувствовала Цветаева о Пушкине. Мы можем лишь сказать, что поэт был поистине ее первой и неизменной любовью.

Мало сказать, что это ее «вечный спутник»: Пушкин, в понимании Цветаевой, был безотказно действующим аккумулятором, питавшим творческую энергию русских поэтов всех поколений: и Тютчева, и Некрасова, и Блока, и Маяковского. И для нее самой «вечно современный» Пушкин всегда оставался лучшим другом, собеседником, советчиком. С Пушкиным она постоянно сверяет свое чувство прекрасного, свое понимание поэзии. При этом в отношении Цветаевой к Пушкину не было решительно ничего от молитвенно - коленопреклоненного почитания литературной «иконы». Цветаева ощущает его не наставником, а соратником.

В отношении Цветаевой к Пушкину, в ее понимании Пушкина, в ее безграничной любви к Пушкину самое важное и решающее - это твердое, непреложное убеждение в том, что влияние Пушкина может быть только освободительным. Порукой этому - сама духовная свобода поэта. В его поэзии, в его личности, в природе его гения Цветаева видит полное торжество той свободной и освобождающей стихии, выражением которой, как она понимает, служит истинное искусство.

Картины, вынесенные из детства, из родительского дома

Начинается эссе с Тайны красной комнаты. «В красной комнате был шкаф»,- пишет Цветаева. Именно в этот шкаф тайно лазила маленькая Марина, чтобы прочитать «Собрание сочинений А. С. Пушкина»: «Толстого Пушкина я читаю в шкафу, носом в книгу и в полку, почти в темноте и почти вплоть Пушкина читаю прямо в грудь и прямо в мозг». Именно с этого шкафа началось формирование Цветаевой как личности, пришла любовь к Пушкину, началась жизнь, полная Пушкина.

Как и всякий читатель, талантливый, вдумчивый, Цветаева обладает способностью видеть, слышать и размышлять. Именно с образного ряда и начинается неспешный рассказ – воспоминание Цветаевой о Пушкине. И первая восстановленная и сохранённая детской памятью картина «Дуэль»– известное полотно Наумова, висевшее «в спальне матери». «С тех пор, как Пушкина на моих глазах на картине Наумова – убилия поделила мир на поэта – и всех». Были в доме в Трёхпрудном переулке ещё две картины, которые упоминает Цветаева в самом начале эссе и которые по словам поэтессы «отлично готовили ребёнка к предназначенному ему страшному веку» –« в столовой «Явление Христа народу» с никогда не разрешённой загадкой совсем маленького и непонятно – близкогоХриста» и «над нотной этажеркой в зале «Татары»,в белых балахонах, в каменном доме без окон, между белых столбов убивающие главного татарина».

Обратим внимание, что упоминание трёх полотен не случайно. Именно с них для маленькой Муси Цветаевой мир поделился на белое и чёрное, на добро и зло.

Цветаева и Памятник – Пушкина

Для маленькой Марины Пушкин был всем. Образ поэта постоянно наполнял воображение ребёнка. И если в общественном сознании, в быту Пушкин окаменевал и бронзовел, превращаясь в «Памятник Пушкина», воздвигнутый в назидание и отрастку тем, кто осмелился переступить в искусстве норму, то для Цветаевой Пушкин был живым, неповторимым, своим.

Поэт был её другом, участником детских игр и первых начинаний. Сложилось у ребёнка и своё собственное видение Памятника Пушкину: «Памятник Пушкина был не памятник Пушкина(родительный падеж), а просто Памятник – Пушкина, в одно слово, с одинаково непонятными и порознь не существующими понятиями памятника и Пушкина. То, что вечно, под дождём и под снегом,прихожу я или ухожу, убегаю или добегаю, стоит с вечной шляпой в руке, называется «Памятник -Пушкина».

Знакомым и привычным был маршрут пеших прогулок: от дома – до Памятника Пушкина. Поэтому можно предположить, что Памятник Пушкина находился недалеко от дома Цветаевых. Каждый день, в сопровождении нянек, маленькая Марина совершала прогулки до памятника. «Памятник Пушкина был одна из двух (третьей не было) ежедневных прогулок –на Патриаршие пруды - или к Памятник-Пушкину». И, конечно же, Цветаева выбирала Памятник Пушкина, ведь на «Патриарших прудах- патриархов не было», а Памятник – Пушкина был всегда. Ещё только завидя памятник, девочка начинала бежать к нему. Добегала, затем задирала голову и долго вглядывалась в лицо гиганта. Существовали у Цветаевой и свои особенные игры с памятником: приставлять к его подножию белую фарфоровую фигурку и сравнивать рост, или вычислять, сколько фигурок (или самих Цветаевых) нужно поставить друг на друга, чтобы получился Памятник Пушкина.

Такие прогулки совершались каждый день и ничуть не надоедали Мусе. Маленькая девочка ходила к Памятник-Пушкину, но однажды сам Памятник-Пушкина пришёл к Цветаевой. А случилось это так.

В дом Цветаевых, известных уважаемых людей, приходили интересные личности. И однажды пришёл сын А. С. Пушкина. Но маленькая Марина, обладающая даром запоминания предметов, а не людей, не запомнила его лица, а только звезду на груди. Так и осталось у неё в памяти, что приходил сын Памятник-Пушкина. «Но скоро и неопределённая принадлежность сына стёрлась: сын Памятник - Пушкина превратился в сам Памятник- Пушкина. К нам в гости приходил сам Памятник - Пушкина. И чем старше я становилась, тем более это во мне сознанием укреплялось: сын Пушкина - тем, что был сын Пушкина, был уже памятник. Двойной памятник его славы и его крови. Живой памятник. Так что сейчас, целую жизнь спустя, я спокойно могу сказать, что в наш трёхпрудный дом, в конце века, в одно холодное белое утро пришёл Памятник – Пушкина».

Памятник - Пушкина был для Марины и первой встречей с чёрным и белым. Цветаевой, выросшей среди античных статуй с их мраморной белизной, Памятник - Пушкина, отлитый из чугуна (а потому-чёрный), был вызовом против стандартности и обыденности. В эссе она вспоминает: «Памятник – Пушкина я любила за черноту, обратную белизне наших домашних богов. У тех глаза были совсем белые, а у Памятник - Пушкина – совсем чёрные, совсем полныеИ если бы мне потом совсем не сказали, что Пушкин негр, я бы знала, что Пушкин –негр». Белый Памятник – Пушкина уже бы не полюбился Цветаевой. Его чернота была для неё символом гения, в жилах которого течёт «чёрная» африканская кровь, но который от этого не перестаёт быть гением.

Так Цветаева оказалась перед выбором. С одной стороны - белые, древние, холодные античные статуи, сопровождающие её с самого рождения. А с другой - чёрный, одинокий, тёплый от африканского солнца Памятник - Пушкина А. М. Опекушина. Нужно было сделать выбор. И, конечно, она выбрала Памятник- Пушкина. Раз и навсегда выбрала «чёрное, а не белое: чёрную думу, чёрную долю, чёрную жизнь».

Но любовь к античности всё равно не исчезла в Цветаевой. В её произведениях много мифологических образов и реминисценций – она, возможно, была последним в России поэтом, для которого античная мифология оказалась необходимой и привычной духовной атмосферой.

Таким образом, можно сказать, что памятник Пушкина был первым Мусиным наставником, с которым она открывала и познавала мир: «Первый урок числа, первый урок масштаба, первый урок материала, первый урок иерархии, первый урок мысли и, главное, наглядное подтверждение всего моего последующего опыта: из тысячи фигурок, даже одна на другую поставленных не сделаешь Пушкина». Эту идею неповторимости поэта Цветаева пронесла через всю жизнь. Она острее других чувствовала величие его гения и уникальность его личности, но выражая восхищение его творчеством, избегала подобострастия и высокомерия.

Своеобразное восприятие М. Цветаевой поэмы А. С. Пушкина «Цыганы»

Обычно, когда дети знакомятся с Пушкиным, они в первую очередь читают «Сказку о царе Салтане», « О мёртвой царевне и семи богатырях», «О золотом петушке» Но Марина Цветаева была не как все дети. Мало того, что с Пушкиным она познакомилась довольно рано, уже в возрасте пяти лет, так и первым её прочитанным произведением были «Цыганы». Странный выбор для ребёнка её возраста. Ведь и сегодня к этому произведению предлагают обратиться уже повзрослевшим читателям, школьникам 13 – 15 лет, у которых накоплен достаточный читательский опыт и уже есть представление о добре и зле, любви и ненависти, дружбе и предательстве, о справедливости, наконец. Быть может, «Цыганы» были первым произведением из «Собрания сочинений Пушкина», того самого синего тома, который хранился в Красной комнате, и поэтому Цветаева начала читать именно его. А может, ей понравилось название, и детское воображение начало рисовать удивительные картиныА ещё детское воображение поразили имена: «Таких имён я никогда не слышала: Алеко, Земфира, и ещё – Старик». И опыта общения с цыганами у девочки не было. «Живых цыган я никогда не видела, но зато отродясь слышала «про цыганку, мою кормилицу», любившую золото, которая вырвала позолоченные серьги «из ушей с мясом и тут же втоптала в паркет».

В эссе взрослая Цветаева комично рисует сцену, как пятилетний ребёнок рассказывает «Цыган» своим слушательницам, а те только и делают, что охают и ахают, переспрашивают юную рассказчицу с недоверием и недоумением, простодушно комментируя услышанное. Анна Саакянц в статье «Проза Марины Цветаевой»замечает: «Цветаевская проза имеет свои отличия. Это - как бы поэзия, подробно пересказанная самим автором». Это особенность не только писательницы, поэтессы Марины Цветаевой, это же и особенность юной читательницы, Муси Цветаевой. Делясь впечатлениями от прочитанного в «Цыганах», переполняемая захлестнувшими её чувствами, мыслями, Мусенька пытается пересказать слушательницам всё, о чём узнала со страниц пушкинской поэмы. Но ей, будущей поэтессе, сделать это крайне трудно. Ей проще говорить стихами. «Ну, был один молодой человек»,- так начинает девочка свой рассказ «про цыган. » – «Нет, был один старик, и у него была дочь. Нет, я лучше стихами скажу. Цыганы шумною толпою – по Бессарабии кочуют - Они сегодня над рекой – В шатрах изодранных ночуют- и так далее – без передышки и без серединных запятых». Если учесть, что девочка рассказывала наизусть, то можно сделать вывод, что любимые «Цыганы» были прочитаны ею не раз и не два

А ещё пушкинские «Цыганы» – это страстная, роковая любовь «молодого человека АЛЭКО»(так Цветаева произносит это удивительное имя) и дочери старика, которую «звали Земфира(грозно и громко) Земфира».

(Попутно заметим, что ещё одна удивительная особенность цветаевского мышления – воспринимать мир и героев не только через зрительный образ, но и через звук. Именно через звучание имён Алэко и Земфира («грозно и громко») поэтесса Цветаева передаёт детскую восторженность любимыми героями). Но «Цыганы» - это и страстная любовь юной читательницы к героям Пушкина. В эссе Цветаева замечает: «Но в конце концов любить и не говорить – разорваться». Так в жизнь пятилетней Мусеньки вошло «совсем новое слово – любовь. Как жарко в груди, в самой грудной ямке (всякий знает!) и никому не говоришь – любовь. Мне всегда было жарко в груди, но я не знала, что это – любовь. Я думала – у всех так, всегда – так».

Именно благодаря Пушкину и его «Цыганам» Цветаева впервые узнала о любви: «Пушкин меня заразил любовью. Словом любовь». Но уже в детском возрасте эта любовь была какая - то не такая: убежавший и невернувшийся кот, уезжающая Августина Ивановна, навсегда убранные в коробки парижские куклы – вот что было любовью. И выражалась она не через встречу и близость, а через разлуку и расставание. И, повзрослев, Цветаева ничуть не изменилась. Её любовь – всегда « поединок роковой», всегда спор, конфликт и чаще всего – разрыв. Сначала нужно было разлучиться, чтобы понять, что любишь.

Цветаева и Пугачёв

Цветаевская любовь непостижима и своеобразна. В некоторых людях она видела то, что не замечали другие, и именно за это – любила. И такой непостижимой, непонятной любовью был Пугачев. В эссе Цветаева, рассказывая, как в ещё раннем детстве полюбила пушкинского Пугачёва, признаётся: «Всё было в том, что я от природы любила волка, а не ягнёнка». Такова была уж её природа – любить наперекор. И далее: «Сказав волк, я назвала Вожатого. Назвав Вожатого – я назвала Пугачёва: волка, на этот раз ягнёнка пощадившего, волка, в тёмный лес ягнёнка поволокшего – любить».

Безусловно, ещё одним произведением, оказавшим огромное влияние на Цветаеву, была «Капитанская дочка». По мнению Цветаевой добро в повести воплощено в Пугачёве. Не в Гринёве, который по - барски снисходительно и небрежно наградил Вожатого заячьим тулупом, а в этом «недобром», «лихом» человеке, «страх – человеке» с чёрными весёлыми глазами, который про тулупчик не забыл. Пугачёв щедро расплатился с Гринёвым за тулупчик: даровал ему жизнь. Но, по Цветаевой, этого мало: Пугачёв уже не хочет расставаться с Гриневым, обещает его «поставить фельдмаршалом», устраивает его любовные дела – а всё это потому, что он просто полюбил прямодушного подпоручика. Так среди моря крови, пролитой беспощадным бунтом, торжествует бескорыстное человеческое добро.

В «Капитанской дочке» Цветаева любит одного Пугачёва. Всё остальное в повести оставляет её равнодушной – и комендант с Василисой Егоровной, и Маша, да, в общем, и сам Гринёв. Зато Пугачёвым она не перестаёт восхищаться – и его самокатной речью, и его глазами, и его бородой. Но больше всего привлекательно и дорого Цветаевой в Пугачёве его бескорыстие и великодушие, чистота его сердечного влечения к Гринёву. Вот что делает Пугачёва самым живым, самым правдивым и самым романтическим героем.

Пушкин в «Капитанской дочке» поднял Пугачёва на «высокий помост» народного предания. Изобразив Пугачёва великодушным героем, он поступил не только как поэт, но и «как народ»: «он правду – исправилдал нам другого Пугачёва, своего Пугачёва, народного Пугачёва». Цветаева зорко разглядела, как уже не Гринёв, а сам Пушкин попал под чары Пугачёва, как он влюбился в Вожатого.

Цветаева размышляет над страницами «Евгения Онегина»

Вообще ЛЮБОВЬ – в бесконечно широком понимании – была главной темой творчества Цветаевой. В это слово она вкладывала безмерно много и не признавала синонимов. Любовь означала для неё отношение к миру, во всей многозначности и противоречивости – как мира, так и её чувств. Любовь в творчестве Цветаевой многолика. Дружба, материнство, снисхождение, презрение, ревность, гордыня, забвение – всё это её лики. Лики разные, но исход один: разлука. Любовь у Цветаевой изначально обречена на разлуку. Радость обречена на боль, счастье – на страдание.

Любовь = разлука

Радость боль

Счастье страдание

Эти формулы не могли возникнуть просто так. Что - то должно было повлиять на Цветаеву, чтобы она раз и навсегда обрекла себя на трагичную жизнь.

Это случилось в музыкальной школе Зограф - Плаксиной, в Мерзляковском переулке. Устроили публичный вечер. «Давали сцену из «Русалки», потом «Рогнеду» – и:

Теперь мы в сад перелетим,

Где встретилась Татьяна с ним

Татьяна и Онегин В первый раз увидев, Цветаева сразу влюбилась. Нет, не в Онегина, «а в Онегина и Татьяну (и, может быть в Татьяну немножко больше), в них обоих вместе, в любовь». Но уже в семилетнем возрасте Цветаева знала, что это за любовь. Своим безошибочным детским чутьём Цветаева определила, что Онегин Татьяну не любит, зато Татьяна любит Онегина. Что у них не та любовь (взаимность), а ТА любовь (обречённая на разлуку). И вот сцена, в которой Татьяна и Онегин стоят в саду возле скамейки, а Онегин признаётся Татьяне в НЕЛЮБВИ, так запечатлелась в сознании ребёнка, что уже никакой другой любовной сцены для Цветаевой не существовало. В эссе Цветаева пишет: «Эта первая моя любовная сцена предопределила все мои последующие, всю страсть во мне несчастной, невзаимной, невозможной любви. Я с той самой минуты не захотела быть счастливой и этим себя на нелюбовь – обрекла ».

Образ Татьяны был предопределяющим: «Если я потом всю жизнь по сей последний день всегда первая писала, первая протягивала руку – и руки, не страшась суда, - то только потому, что на заре моих дней лежащая Татьяна в книге, при свечке, это на моих глазах сделала. И если я потом, когда уходили (всегда – уходили), не только не протягивала вслед рук, а головы не оборачивала, то только потому, что тогда Татьяна застыла статуей ».

Именно Татьяна была для Цветаевой главной любимой героиней романа. Но, несмотря на это, Цветаева не может согласиться с некоторыми её поступками. Когда уже в конце романа Татьяна сидит в зале, читает письмо Евгения Онегина и к ней приходит сам Онегин, Цветаева на месте Татьяны не стала бы, отвергнутая, признаваться: «Я вас люблю, к чему лукавить?» Нет! Душа поэта не позволила бы этого. Цветаева вся – в буре, вихреобразном движении, в действии и поступке, как и её поэзия. Любовные стихи Цветаевой резко противоречат всем традициям женской любовной лирики, в частности – поэзии цветаевской современницы Анны Ахматовой. Трудно представить себе большую противоположность – даже когда они пишут об одном и том же, например, о разлуке с любимым. Где у Ахматовой камерность, строгая гармония, как правило - тихая речь, почти молитвенный шёпот, там у Цветаевой - обращённость ко всему миру, резкие нарушения привычной гармонии, патетические восклицания, крик, «вопль вспоротого нутра». Впрочем, для полного выражения обуревавших её чувств Цветаевой не хватало даже её громкой, захлёбывающейся речи, и она горевала: «Безмерность моих слов – только слабая тень безмерности моих чувств».

Надо заметить, что Татьяна ещё до Цветаевой повлияла на её мать М. А. Мейн. М. А. Мейн по велению отца вышла замуж за нелюбимого. «Моя мать выбрала самый тяжёлый жребий – вдвое старшего вдовца с двумя детьми, влюблённого в покойницу, - на детей и на чужую беду вышла замуж, любя и продолжая любить того, с которым потом никогда не искала встречиТак Татьяна не только на мою жизнь повлияла, но и на самый факт моей жизни: не было бы пушкинской Татьяны – не было бы меня».

Напомним, что Цветаева описывала в эссе события, которые ей особенно запомнились, легли в душу. Поэтому «Евгений Онегин» сводился для неё «к трём сценам: той свечи – той скамьи – того паркета. ». Именно этим сценам Цветаева придавала наибольшее значение и именно в них видела основную суть романа. Прочитав «Евгения Онегина» в семилетнем возрасте, Цветаева лучше других поняла его. В письме к Волошину от 18 апреля 1911 года Марина Цветаева писала: «Дети – не поймут? Дети слишком понимают! Семи лет Мцыри и Евгений Онегин гораздо верней глубже понимаются, чем двадцати. Не в этом дело, не в недостаточном понимании, а в слишком глубоком, слишком чутком, болезненно- верном!»

О чем бы ни писала Цветаева неизменным и главным действующим лицом всегда выступала она сама - поэт Марина Цветаева. Если она не была им в буквальном смысле, она незримо стояла за каждой написанной строкой, не оставляя для читателя самой возможности думать иначе, чем думала она, автор. Притом Цветаева отнюдь не навязывала читателю себя, как грубо и поверхностно писала об ее прозе эмигрантская критика,- она просто жила в каждом своем слове. Собранная воедино, лучшая проза Цветаевой создаёт впечатление большой масштабности, весомости, значимости. Мелочи как таковые у Цветаевой просто перестают существовать. Категоричность и субъективность придавали всей прозе Цветаевой сугубо лирический, личный, иногда интимный характер,- свойства, присущие ее стихотворным произведениям. Да, проза Цветаевой и была прежде всего прозой поэта, а порою - романтическим мифотворчеством.

В своей подробной статье «О Марине Цветаевой» в «Новом журнале» 1 Марк Слоним рисует трогательную и вместе с тем забавную картину первой встречи с нею. Это было в одном берлинском кафе, летом 1922 г. Слоним был в то время литературным редактором пражской «Воли России».

Он уже знал и любил цветаевские стихи, и ему особенно понравился ее только что вышедший сборник «Разлука» 2 . Он предлагает ей дать ему стихи для своего журнала и, по приезде в Прагу, зайти в редакцию в центре города, на Угольном рынке.

Слоним рассказывает: «Услыхав, что редакция находится в пассаже XVIII века… и занимает помещение, где в 1787 г. Моцарт, по преданию, писал своего «Дон Жуана» … , М[арина] И[вановна] совершенно серьезно сказала: «Тогда я обещаю у вас сотрудничать».

Слоним считает все-таки нужным предупредить ее о политическом направлении журнала (он был органом т.н. социалистов-революционеров) .

Цветаева сразу же отвечает ему скороговоркой: «Политикой не интересуюсь, не разбираюсь в ней, и уж, конечно, Моцарт перевешивает». А Слоним добавляет: «Я до сих пор убежден, что именно Моцарт повлиял на ее решение» 3 .

Это, конечно, не единственная, но, пожалуй, чуть ли не самая поразительная и убедительная демонстрация той искренней, коренной аполитичности, свойственной природе Цветаевой. У нее совершенно иные ценности, критерии, масштабы…

Ей важно все, кроме политики.

Юрий Иваск однажды метко писал, что любимцы Цветаевой — те, кого она восхваляла, — принадлежат преимущественно к двум категориям: это (а) одаренные, т. е. «великие», «высокие», деятели культуры (поэты, художники, или же исторические герои и героини), а, с другой стороны, (б) гонимые («свергнутый царь, нищий барин, преследуемый еврей, порабощенный чех» и пр.) 4 .

В самом деле, Цветаева всегда на стороне побежденных. Замечательно в этой связи одно место в ее статье-дневнике «Земные приметы»: «Вещь, обиженная, начинает быть правой. Собирает все свои силы — и выпрямляется, все свои права на существование — и стоит." А затем, в скобках: «(NB. Действенность гонимых идей и людей!)» 5 .

До какой степени цветаевская этика находится вне всяческих политических ярлыков, можно судить также по одной фразе из письма Иваску (от 1933 г.): «…мерзость, которой я нигде не подчиняюсь, как вообще никакому организованному насилию, во имя чего бы оно ни было, и чьим именем бы оно ни оглавлялось» 6 . Этим объясняется, между прочим, ее ненависть к современной ей эпохе: «Ненавижу свой век потому, что он век организованных масс…» 7 . Тем же объясняется и убеждение, выраженное в письме Саломее Гальперн в 1931 году, что вернуться на родину ей не придется: «Я бы там не уцелела, ибо возмущение моя страсть, а там есть много, чем возмущаться» 8 .

Вообще отношение Цветаевой «к веку» весьма поучительно, но и сложно.

На первый взгляд кажется, будто она вся в прошлом: «… мне в современности и в будущем — места нет. … Эпоха… не столько против меня, сколько я против нее… Я ее ненавижу. Она меня — не видит» 9 . — К концу рассказа «Башня в плюще» есть одно место, где речь идет о прощании: «Как хорошо сидеть спиной к лошадям, когда прощаешься!

Вместо лошадей, которые непоправимо везут и неизбежно доставят нас туда, куда не хочется, в глазах то, откуда не хочется, те, от кого…» 10 . (Тут у Цветаевой — многоточие. Закончим за нее: «те, от кого уезжать не хочется».) Цитируя это место, критик А. Л. Бем высказал замечание: «Сама Цветаева мне представляется такой — всегда „сидящей спиной к лошадям“, смотрящей в прошлое, им очарованной и в него влюбленной» 11 .

Но если Цветаева лично, т. е. как человек, «против своего века», это, конечно, неверно по отношению к ее творчеству, к ее технике. В этом она сама отдает себе отчет, когда пишет Иваску: «М.б. мой голос (la portée de ma voix) соответствует эпохе, я — нет» 12 . Или же: «…во мне нового ничего, кроме моей поэтической (dichterische) отзывчивости на новое звучание воздуха» 13 .

Или же еще одно замечательное место из раннего письма (1927) Леониду Пастернаку. Цветаева посылает ему свой новый сборник «После России», но с оговоркой (письмо написано на французском языке): «Et ma prière — troisième et dernière — est de bien voulouir agréer, cher Monsieur, mon dernier livre de poésies /…/ et de n’en point appréhender la "nouveauté". J’appartiens aux temps passés par toutes mes racines. Et ce n’est que le passé qui fait l’avenir» 14 . Можно согласиться с тем, что Цветаева не интересуется политикой.

Но что она «не разбирается в ней» (как она сказал М. Л. Слониму) — это кажется менее убедительным.

Ведь при всей чуждости политике Цветаева, на мой взгляд, прекрасно понимает те «политические» (вернее: «литературно-политические») обстоятельства, в которых ей суждено жить. Так, в первом письме Иваску, где она с поразительной проницательностью, с удивительно ясным сознанием всех данных проблемы, описывает свою «творческую биографию» и свое нынешнее (1933) положение, читаем:

«Вкратце: с 1912 г. по 1920 г. я, пиша непрерывно, не выпустила…, по отсутствию во мне литератора (этой общественной функции поэта) — ни одной книги. … В 1922 г. уезжаю за границу, а мой читатель остается в России — куда мои стихи (1922 г. — 1933 г.) не доходят. В эмиграции меня сначала (сгоряча!) печатают, потом, опомнившись, изымают из обращения, почуяв не-свое: тамошнее!

Содержание, будто „наше“, а голос — ихний. Затем „Версты“ (сотрудничество у Евразийцев), и окончательное изгнание меня отовсюду, кроме эсеровской „Воли России“. Ей я многим обязана, ибо не уставали печатать — месяцами! — самые непонятные для себя вещи: всего „Крысолова“ (6 месяцев!), „Поэму Воздуха“, добровольческого (эсеры, ненавидящие белых!) „Красного Быка“, и т. д.

Но „Воля России“ — нынче кончена.

Остаются „Числа“, не выносящие меня, „Новый Град“ — любящий, но печатающий только статьи и — будь они прокляты! — „Современные] Записки“, где дело обстоит так: — „У нас стихи, вообще, на задворках. Мы хотим, чтобы на 6-та страницах — 12 поэтов“ (слова литер, редактора Руднева — мне, при свидетелях). …

Итак, здесь я — без читателя, в России — без книг» 15 . Пусть кое-что в этом «автобиографическом очерке» нам кажется преувеличенным, не всегда справедливым — но нельзя не согласиться с тем, что в общем Цветаева совершенно ясно обозревает ситуацию, прекрасно «разбирается в ней». Преувеличенно, разумеется, ее утверждение, будто в эмиграции ее «изымают из обращения». При внимательном рассмотрении эмигрантской периодической печати той эпохи, поражает именно многочисленность цветаевских публикаций.

Например, из указателя «Современных записок» (за 1920—1937 гг. , всего 65 выпусков) видно, что произведения Цветаевой появлялись не менее, чем в 29-ти выпусках, притом иногда по две-три вещи в одном выпуске, так что всего вышло около сорока произведений. В «Воле России» — едва ли меньше (как мы видели, Цветаева с благодарностью признается в этом) 16 .

Вместе с тем, самостоятельная, «аполитичная» Цветаева является постоянной жертвой известной «цензуры».

Чаще всего это цензура литературного, т. е. редакторского порядка. В «Современных записках», например, ее статья «Искусство при свете совести» (именно эта статья!) была сокращена «ровно наполовину», а от ее «Оды пешему ходу» даже отказались потому, что «в последнюю секунду усумнились в понятности „среднему читателю“ 17 . Подобное случалось и в „Последних Новостях“: „Надо мной здесь люто издеваются, — пишет она Иваску в 1935 г., — играя на моей гордыне, моей нужде и моем бесправии (Защиты — нет).

Мою последнюю вещь („Сказка матери“) — изуродовали: сорок самовольных редакторских сокращений посреди фразы“ 18 . Бывают и примеры цензуры чисто политического характера, как это случилось осенью 1928 г. На вопрос журналистов: „Что скажете о России после чтения Маяковского?“ (в Café Voltaire в Париже), Цветаева, не задумываясь, ответила: „Что сила — там“ — и за это была устранена Милюковым на два года от „Последних Новостей“, которые только что начали печатать стихи из „Лебединого стана“! 19

Однако, если исследователя поражает многочисленность напечатанных произведений Цветаевой, его не менее того поражает сравнительно малое число рецензий или критических статей о них: как будто, в самом деле, эмиграция мало интересуется ее творчеством, уж не говоря о Советском Союзе, где имя ее надолго будет чуть не „под запретом“. (Правда, по мнению С. Карлинского, советские критики 30-х годов, хотя они к Цветаевой относились враждебно по политическим причинам, все же „очевидно ценили ее поэтическое творчество“.) 20

Но и в эмиграции был, несомненно, ряд искренних, настоящих поклонников.

Уже в 1924 г. М. Л. Слоним, сетуя на скудость русской литературы в изгнании, утверждает, что единственные подлинные поэты вне России — Цветаева и Ходасевич 21 . Для князя Святополка-Мирского (1926) современная русская поэзия — это, прежде всего, Цветаева и Пастернак 22 .

Для А. Л. Бема (1933) „едва ли не самые крупные явления нашей эмигрантской литературы“ — это Цветаева и Ремизов 23 . Но в нынешнем нашем контексте (т. е. разговоре о „двух литературах“) главное, как мне кажется, что такими критиками цветаевское творчество воспринимается уже в 20-х и 30-х годах не как „эмигрантская“, а именно как русская словесность.

В 1927 году, в подробной статье под заглавием „Десять лет русской литературы“, Слоним посвящает несколько страниц обсуждению поэзии Блока, Маяковского, Есенина, Гумилева, Хлебникова, Пастернака, Тихонова и — Цветаевой. Для Слонима самое характерное в новой русской поэзии — это „работа над словом, … попытка возвращения к полновесности слова, к его первоначальной выразительности, любовь к игре словесной и образам“.

Наиболее яркими представителями этой новой поэзии он считает Пастернака, Тихонова и Цветаеву; он находит даже, что „пафос и движение цветаевской поэзии чрезвычайно характерны для всего десятилетия“ 24 . У Иваска(1936) читаем: „В поэзии Цветаевой намечены черты нового стиля нашей эпохи“ 25 .

Наконец в вышеупомянутой статье о Цветаевой и Ремизове, как о „самых крупных явлениях… эмигрантской литературы“, Бем все же делает оговорку: „Да по совести к ним неприменима этикета „эмигрантская“ литература. Они — явление литературы русской во всем ее непреходящем значении“ 26 .

Были, конечно, и другие, мало или же ничего не понимавшие в творчестве Цветаевой. С советской стороны такие, как Семен Родов, который, констатируя с негодованием (уже в 1922 г.), что цветаевские стихи, „как и полагается „подлинным“ по замятинской терминологии, — полны мистики, отчаяния, предчувствий о близком конце“, цитирует одно стихотворение из цикла „Ремесло“:

Солнце вечера — добрее Солнца в полдень
Изуверствует — не греет Солнце в полдень

Родов цитирует — полностью — это стихотворение (всего 6 строф), чтобы сделать характерный вывод: „Стихотворение становится понятным, когда вместо „Солнце вечера“ поставим „буржуазия“, вместо „Солнце в полдень“ — „пролетариат““ 27 .

Но и в эмиграции были такие, как Борис Зайцев, для которого стихи Цветаевой „приобрели предельно-кричащие ритмы“, для которого „пестрота и манерность в слове, истеричность и надлом стали невыносимыми“ 28 . Был и Георгий Адамович, который, по замечанию Вл. Маркова (1956), „несколько раз… походя (иногда без повода, несправедливо или даже не к месту) ее задевает“ 29 .

Тот же Адамович, который нашел, несмотря на некоторые „райские цветаевские строчки (кто же это отрицал?)“, что все-таки „…взять у нее было нечего. Цветаева была несомненно очень умна, однако слишком демонстративно умна, слишком по-своему, — едва ли не признак слабости, — и с постоянными „заскоками“ 30 . Тот же Адамович, наконец, который еще в 1955 г. мог писать с иронией, жестоко и хладнокровно: „Было в ней повидимому и что-то другое, очень горестное: к сожалению, оно осталось нам неизвестно“ 31 .

В заключение моего доклада — несколько слов о муже Цветаевой.

По словам Архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Д. А. Шаховского), Сергей Эфрон был „человек судьбы еще более страшной, чем судьба Цветаевой“ 32 . Это был, во всяком случае, человек, судьба которого сыграла роковую роль в жизни — и в смерти — его жены.

В отличие от Цветаевой Эфрон не был из тех, кто остался верным своему прошлому. Уже в 20-х годах он все более убеждался в том, что Белый поход, Белое движение — ужасная ошибка в его жизни. В его статье „О добровольчестве“ (1924) нетрудно отметить начало известного разочарования, „мучительной переоценки“ 33 . В 1926 г., в журнале „Благонамеренный“, Эфрон печатает рассказ Тыл“, в котором он представляет Белое дело в крайне невыгодном свете 34 .

В 1932 г. Цветаева пишет своему чешскому другу Анне Тесковой: „С[ергей] Я[ковлевич] совсем ушел в Советскую] Россию, ничего другого не видит, а в ней видит только то, что хочет“ 35 . В следующем году „переоценка ценностей“ дошла до того, что Эфрон подал заявление о советском паспорте.

Ему отказали, Цветаева считала это „большим счастьем“: в письме Саломее Гальперн она утверждает, что она-то во всяком случае не намеревается возвращаться на родину, „оттого, что я ведь ее покинула уже один раз“ 36 .

В другом письме к Гальперн (1934) она повторяет свое твердое решение не возвращаться, добавляя, что муж чувствует себя „разрываемым между родиной и семьей“ 37 . К концу 1935 г. она пишет той же А. А. Тесковой про сына, что он „живет разорванным между моим гуманизмом и почти что фанатизмом — отца…“ 38

Все дело в том, что Эфрон тем временем (без ведома жены) сделался членом т.н. „Союза возвращения на родину“.

Этот шаг, который сначала, т. е. в свете „переоценки“, мог бы показаться понятным, даже „естественным“, со временем оказался фатальным. „Союз возвращения“ скоро превращается в „Союз друзей советской родины“, в конце концов Эфрон становится — волей или неволей, сознательно или же несознательно — не кем иным, как агентом ГПУ. Это не просто „подозрения“ или же злонамеренные сплетни; это не выдумка, не клевета.

Это, к сожалению, горькая правда, — правда, которую мне пришлось проверить недавно, на основе досье в швейцарских национальных архивах, посвященного делу Игнатия Рейса, убитого агентами ГПУ в сентябре 1937 г. в Пюлли близ Лозанны 39 .

Следствие по делу Рейса убедительно и бесспорно установило, что Эфрон не только принимал участие в выслеживании Рейса (и, между прочим, в выслеживании сына Л.Троцкого, Андрея Седова), но что вместе с другими „друзьями советской родины“ он из Парижа руководил убийством и того, и другого.

Вот почему, в статье „Мокрое дело“ в Лозанне» (1938), В. Зензинов включает Эфрона в число «убийц второго и третьего порядка», рядом с Белецким, четой Грозовских, Гертрудой Шильдбах, Шварценбергом, Клепининым и др. 40 . После первых же допросов следственными властями Эфрон (как и Клепинин) счел за лучшее исчезнуть и через красную Испанию успел, в конце концов, вернуться на родину.

Тем временем все другие лица, замешанные в убийстве Рейса, успели скрыться, так что после полутора лет напрасных поисков швейцарская юстиция принуждена была прекратить дело, которое кончилось т.н. non-lieu 41 .

С того момента, как Рейса убили, вся трагедия (а это — настоящая, подлинная трагедия в строгом, греческом смысле слова) идет к неминуемой роковой развязке. Над головой Эфрона (он слишком много знает!) висит уже смертный приговор. Но теперь, в трезвом свете всех этих событий, нам становится ясно, что с бегством Эфрона решилась и судьба Марины Цветаевой.

Ведь муж и дочь Ариадна (Аля) — уже в России; а сын Георгий (Мур) — тоже убежденный коммунист — докучает матери неустанными просьбами о возвращении на родину. Притом для самой Цветаевой, отброшенной и отвергнутой почти всеми, жизнь во Франции становится (насколько это возможно) еще более одинокой и безнадежной. Этим и объясняется знаменитая фраза Вл. Маркова (1956) : «Цветаева у Парижа на совести» 42 .

Тем же объясняется и вопрос, полный раскаяния, Юрия Терапиано: «Как же мы могли допустить, чтоб она дошла до таких глубин отчаяния? Как мы допустили, чтоб она уехала среди такого общего равнодушия?» 43

Но и в Советском Союзе были такие, у которых Цветаева осталась «на совести».

Ал. Гладков в своих мемуарах передает следующие слова из разговора с Борисом Пастернаком (от февраля 1942 г.): «Я виноват, что в свое время не отговаривал ее вернуться в сов[ ет-ский ] Союз. Что ее здесь ждало? Она была нищей в Париже, она умерла нищей у нас. Здесь ее ждало худшее еще — бессмысленная и безымянная трагедия уничтожения всех близких…»

На вопрос Гладкова: «Кто виноват в том, что она, вернувшись на родину, оказалась так одинока и бесприютна, что в сущности, видимо, и привело ее к гибели в Елабуге?», Борис Леонидович отвечает («без секунды раздумия»): «Я! — и прибавляет: Мы, все. Я и другие. Я, и Асеев, и Федин, и Фадеев. И все мы…» 44

Одиночество Цветаевой стало легендарным. Как во всем, что касается ее жизни, никто не описал это одиночество лучше, чем она сама. Помнится потрясающее место в первом письме Иваску: «Нет, голубчик, ни с теми, ни с этими, ни с третьими, ни с сотыми, и не только с „политиками“, а я и с писателями — не, ни с кем, одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, — без круга, без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака…» 45

Одной из причин этого одиночества была, по меткому выражению С. Сокольникова, «борьба двух станов, столь равнодушно раздавившая Цветаеву». Про эту борьбу он заметил (в 1958 г.), что она «еще не отгремела». Двадцать лет прошло и она, увы, не отгремела и теперь. К счастью, можно констатировать, что исследования творчества Цветаевой сделали, и «там» и «здесь», заметные шаги вперед.

Нельзя не согласиться с Сокольниковым, когда он говорит: «Мы можем быть только благодарны тем, кто, по обе стороны рубежа, собирает творческое наследие поэта. Ибо Цветаева замечательна не только „величием нравственным“, но и своеобразной и оригинальной техникой стиха» 46 .

Но цветаевское одиночество — частью и от «мук творчества», от непоколебимой ее верности ремеслу. Она отчеканивает Иваску: «Мне ни-когда, ни до чего не было дела, кроме стихов» 47 . А Борис Пастернак скажет про нее: «Она прожила героическую жизнь. Она совершала подвиги каждый день. Это были подвиги верности той единственной стране, подданным которой она была, — поэзии» 48 . Эта страна — разве это не та… страна Мечты и Одиночества — Где мы — Величества, Высочества, которую она упоминает в своем «Лебедином стане»?

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. См. «О Марине Цветаевой — из воспоминаний», «Новый журнал» № 100 (сентябрь 1970 г.), стр. 155-179 и № 104 (сентябрь 1971 г.), стр. 143-176.
2. Марина Цветаева, «Разлука — книга стихов», Москва-Берлин, Книгоиздательство «Геликон», 1922.
3. «Новый журнал» № 100, стр. 155-156.
4. В статье «Благородная Цветаева» (2-ая редакция, в сборнике: Марина Цветаева, «Лебединый стан — Перекоп», Париж 1971, стр. 19.
5. Марина Цветаева, «Отрывки из книги „Земные приметы“», («Воля России» № ½, 1924, стр. 89).
6. Письмо от 4-го апреля 1933 г. См. «Письма М. И. Цветаевой Ю. П. Иваску (1933—1937 гг.)», «Русский литературный архив», под ред. М.Карповича и Дм. Чижевского, Нью-Йорк 1956, стр. 212.
7. Там же, стр 214. (Письмо Иваску от 3-го апреля 1934 г.)
8. Неизданное письмо от 7-го сентября 1931 г., цит. по книге С.Карлинского, Simon Karlinsky, Marina Cvetaeva — Her Life and Art, Berkeley/Los Angeles 1966, стр. 285, прим. 6. (Здесь — обратный перевод с английского.)
9. Письмо Иваску от 3-го апреля 1934 г. См. «Письма… Ю. П. Иваску …», стр. 214-215.
10. См. «М. И. Цветаева. Несобранные произведения»,.. herausgegeben von GÜNTHER Wytrzens, München, Wilhelm Fink Verlag, 1971, стр. 468.
11. А.Бем, «Письма о литературе — Правда прошлого», в журнале «Молва» (Варшава) № 189 (412), 1933.
12. Письмо Иваску от 3-го апреля 1934 г. См. «Письма… Ю. П. Иваску …», стр. 214.
13. Письмо Иваску от 12-го мая 1934 г. («Письма… Иваску…», стр. 215.)
14. Письмо от 11-го октября 1927 г., цит. по книге «Марина Цветаева, Неизданные письма», Париж 1972, стр. 251-252.
15. Письмо Иваску от 4-го апреля 1933 г. («Письма… Иваску…», стр. 211-212.)
16. Мои цифры основаны на данных, приведенных в кн.: «Современные записки, Указатель № № 1-LXV за 1920—1937 гг.» , Париж б.г. (1939?). Между тем мой коллега Н. Е. Андреев (Кембридж) обратил мое внимание на тот факт, что в своей статье «Современные записки» (в книге «Русская литература в эмиграции», сборник статей под ред. Н.Полторацкого, Питтсбург 1972, стр. 353-360) М.Вишняк утверждает как «неоспоримый факт», что «из 70-и книг „Современных записок“ Цветаеву печатали в 36 книжках» (стр. 357). Однако в 5-ти последних книжках «Современных записок» (т. е. № № 66-70) ни одно произведение Цветаевой не было напечатано; цифры, приведенные Вишняком, повидимому, преувеличены. Но тут главное, конечно, не столько в точных цифрах, сколько в том (действительно неоспоримом) факте, что «Современные записки» в самом деле напечатали значительное количество цветаевских произведений.
17. См. письма Иваску от 4-го апреля 1933 г. (стр. 214) и от 12-го мая 1934 г. (стр. 217).
18. Письмо Иваску от 8-го марта 1935 г. (стр. 224).
19. См. Simon Karlinsky, Marina Cvetaeva — Her Life and Art, p. 76-77.
20. Там же, р. 85.
21. В статье «Литературные отклики. Живая литература и мертвые критики» («Воля России» № 4, 1924, стр. 58) .
22. См. «Современные записки» XXVII (1926), стр. 569 и ел. Также в статье «Поэты и Россия», «Версты» № 1, Париж 1926, стр. 145.
23. См. прим. 11.
24. См. «Воля России» № 10, 1927, стр. 61-75, особенно стр. 73-74.
25. В статье «Попытка наметить тему. 1. Новые спартанцы», в журнале «Меч» (Варшава) от 8 марта 1936 г.
26. См. прим. 11.
27. В статье «Тихий уголок» (в книге: Семен Родов, «В литературных боях -Статьи, заметки, документы 1922-1925», Москва 1926, стр. 90-91).
28. См. Борис Зайцев, «Далекое», Washington, ILLA, 1965, стр. 133.
29. См. Владимир Марков, «Заметки на полях» («Опыты», кн. 6-ая, Нью-Йорк 1956, стр. 62).
30. См. Георгий Адамович, «Поэзия в эмиграции» («Опыты», кн. 4-ая, Нью-Йорк 1955, стр. 49).
31. Там же.
32. См. «Марина Цветаева, Неизданные письма», стр. 340.
33. См. «Современные записки» XXI (1924), стр. 376-380.
34. См. «Благонамеренный, журнал русской литературной культуры», кн. II, март—апрель, Брюссель 1926, стр. 35-46.
35. Письмо от 16-го октября 1932 г., цит. по статье С.Карлинского, «Новое об эмигрантском периоде Марины Цветаевой " (в книге „Русская литература в эмиграции…“ под ред. Н.Полторацкого, стр. 212).
36. Неизданное письмо от 2-го октября 1933 г., цит. по книге Simon Karlinsky, Marina Cvetaeva — Her Life and Art, р. 89-90 (обратный перевод с английского) .
37. Там же, стр. 90 (обратный перевод). Неизданное письмо от 6-го апреля 1934 г.
38. Письмо от 28-го декабря 1935 г., цит. по статье С.Карлинского, „Новое об эмигрантском периоде Марины Цветаевой“, стр. 272.
39. Выражаю свою искреннюю признательность тем швейцарским инстанциям, в частности директору Швейцарских национальных архивов и начальнику Ministère public в Берне, которые так любезно предоставили в мое распоряжение все документы, относящиеся к делу Рейса.
40. В журнале «Меч» (Варшава), № № 21, 22 и особ. 23, 1938.
41. См. National-Zeitung (Basel) № 537, 17.Х1.1938, Gazette de Lausanne № 62/63, 4.Ш.1939; см. также прим. 39.
42. См. Владимир Марков, «Заметки на полях», стр. 62.
43. В статье «Проза Марины Цветаевой», в газете «Новое русское слово» от 7-го марта 1954 г. (здесь — обратный перевод с английского, цит. по книге Simon Karlinsky, Marina Cvetaeva — Her Life and Art, p. 99).
44. См. Александр Гладков, «Встречи с Пастернаком», Париж 1973, стр. 53.
45. Письмо Иваску от 4-го апреля 1933 г. («Письма… Иваску…», стр. 213.)
46. В статье «Поэзия благородства», в журнале «Грани» № 37 (1958), стр. 213-237.
47. В статье «Благородная Цветаева» (1-ая редакция, в сборнике: Марина Цветаева, «Лебединый стан: стихи 1917—1921 гг. », Мюнхен 1957, стр. 7-15), стр. 15.
48. См. Александр Гладков, «Встречи с Пастернаком», стр. 52-53.

Ерохина Елена

Реферат "Марина Цветаева: личность, судьба, творчество" выполнила ученица 9 класса Ерохина Елена. Елена постаралась наиболее полно раскрыть тему реферата. В нем отображена личность Марины Цветаевой, ее личная судьба, ее отношение к поэзии других авторов, ее творчество.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Марина Цветаева: личность,судьба,творчество.

Введение

Рубеж XIX и XX веков-важная страница в жизни литературы,связанная с великими именами,такими как Бальмонт,Брюсов,Гумелев,Ахматова, Есенин. Это поэты «серебряного века», создавшие новую концепцию мира и человека в этом мире. Поэзия того времени изумляет своим многоцветием и многоголосием. Представители появившихся литературных течений (акмеизм, футуризм, символизм) провозглашали освобождение поэзии от многозначности образов, утверждали индивидуальность восприятие мира каждым отдельным человеком, отрицали «серость и убогость» быта. Критерием познания мира они считали внутренний духовный опыт человека. Творчество поэтов «серебряного века» отличается глубиной мысли, мастерством слова, умением осмыслить жизнь духа, историко-литературной и общественно-гражданской проблематикой их произведений. К гениальному поэту «серебряного века» относится и М.И.Цветаева, которая однажды сказала: « Я не верю стихам, которые-льются. Рвутся – да!» Мне нравится поэзия Цветаевой. Сила её стихотворений, как мне кажется, не в зрительных образах, а в завораживающем потоке постоянно меняющихся ритмов,она вечно ищущий истины поэт, метущийся дух, поэт предельной правды чувства, яркое и неповторимое дарование.

Судьба,личность,творчество

Московское детство.

Марина Ивановна Цветаева родилась 26 сентября 1892 года в Москве. Ее отец, Иван Владимирович Цветаев, известный искусствовед, филолог, профессор Московского университета, директор Румянцевского музея и основатель Музея изящных искусств на Волхонке (ныне Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина), происходил из семьи священника Владимирской губернии. Иван Владимирович рано овдовел, и свою первую жену, Варвару Дмитриевну Иловайскую, дочь крупного историка, от которой у него осталось двое детей – сын Андрей и дочь Валерия – не переставал любить всю оставшуюся жизнь. Это постоянно чувствовали его дочери от второго брака – Марина и Анастасия. Впрочем, он был нежно привязан к своей второй жене Марии Александровне Мейн. Она, женщина романтическая, самоотверженная, расставшись с любимым человеком, вышла замуж, чтобы заменить осиротевшим детям мать. Мария Александровна происходила из обрусевшей польско-немецкой семьи, была натурой художественной, талантливой пианисткой, учившейся у Рубинштейна. Ася, младшая дочь в своих «Воспоминаниях» писала: «Детство наше полно музыкой. У себя на антресолях мы засыпали под мамину игру, доносившуюся снизу, из залы, игру блестящую и полную музыкальной страсти. Всю классику мы, выросши, узнавали как «мамино» - «это мама играла…». Бетховен, Моцарт, Гайдн, Шуман, Шопен, Григ… под звуки музыки мы уходили в сон». Посвятив себя семье, Мария Александровна стремилась передать детям все, что почитала сама: поэзию, музыку, старую Германию, «Ундину», презрение к физической боли, культ святой Елены, «с одним против всех, с одним без всех». Отверженность и мятежность, сознание возвеличенности и избранничества, любовь к поверженным стали определяющими моментами воспитания, которые сформировали облик Цветаевой. «После такой матери мне осталось только одно: стать поэтом», - напишет она в автобиографическом очерке «Мать и музыка»(1934). Благодарным воспоминанием о родителях будут посвящены и другие очерки Марины Цветаевой: «Сказка матери»(1934 год), «Отец и его музей»(1933).

Счастливая пора детства, связанная с рождественскими елками, рассказами матери, волшебством книжных открытий и человеческих встреч, проходившая в уютном старом доме в Трехпрудном переулке у Патриарших прудов, была прервана неожиданной болезнью матери. Мария Александровна заболела чахоткой, ее здоровье требовало теплого и мягкого климата, и осенью 1902 года семья Цветаевых уезжает за границу. Они живут в Италии, Швейцарии, Германии, Марина продолжает образование в католических пансионах Лозанны и Фейбуга. Величественность швейцарских Альп и сказочность германского Шварцвальда навсегда останутся в памяти Цветаевой. 1905 год семья Цветаевых проводит в Крыму, где Марина пережила юношеское увлечение революционной романтикой – кумиром той поры был лейтенант Шмидт. Летом 1906 года Цветаевы уезжают в старинный городок Тарусу на Оке, где обычно проводили летние месяцы. Там в июле, так и не выздоровев, Мария Александровна скончалась. Горечь этой утраты никогда не изгладится в душе Марины:

С ранних лет нам близок, кто печален,

Скучен смех и чужд домашний кров…

Наш корабль не добрый миг отчален

И плывет по воле всех ветров!

Все бледней лазурный остров – детство,

Мы одни на палубе стоим.

Видно грусть оставила в наследство

Ты, о мама, девочкам своим!

(«Маме»)

Становление поэта

Осенью 1906 года она по собственной воле поступила в интернат при московской частной гимназии, предпочитая жить среди чужих людей, но не в стенах осиротевшего дома в Трехпрудном. она много и беспорядочно читает, отличаясь в гимназии не столько усвоением предметов обязательной программы, сколько широтой своих культурных интересов. Она увлекается Гёте, Гейне и немецкими романтиками, историей Наполеона и его несчастного сына, герцога Рейхштадского, героем пьесы Э. Ростана «Орленок», которую Цветаева перевела (перевод не уцелел), искренностью исповедального «Дневника» своей современницы, рано умершей художницы, Марии Башкирцевой, Лесковым и Аксаковым, Державиным, Пушкиным и Некрасовым. Своими любимыми книгами позже она назовет: «Нибелунгов», «Илиаду» и «Слово о полку Игореве», любимыми стихами – «К морю» Пушкина, «Свидание» Лермонтова, «Лесной царь» Гёте. Цветаева рано ощутила свою самостоятельность во вкусах и привычках, и всегда отстаивала это свойство своей натуры в дальнейшем. Она была диковата и дерзка, застенчива и конфликтна, за пять лет она поменяла три гимназии.

В 1909 году шестнадцатилетняя Цветаева самостоятельно совершает поездку в Париж, где в Сорбонне слушает курс старо-французской литературы. Летом 1910 года вместе с отцом Марина и Ася едут в Германию. Они живут в местечке Вайсер Хирш, недалеко от Дрездена, в семье пастора, пока Иван Владимирович собирает в музеях Берлина и Дрездена материалы для будущего музея на Волхонке. А осенью того же года Марина Цветаева, еще ученица гимназии, выпускает на собственные средства сборник стихов «Вечерний альбом».

Писать стихи Цветаева начала еще в шестилетнем возрасте, причем не только по-русски, но и по-французски и по-немецки, затем ведет дневник, пишет рассказы. Появившийся в цветаевской семье поэт Эллис (псевдоним Л.Л. Кобылинского) способствовал знакомству Марины с творчеством московских символистов. Символизм- литературное направление, для него характерно утверждение индивидуальности восприятия мира и установка на вызывание при помощи символики эмоциональной реакции читателя. Стихотворения символистов были устремлены к идеальному и мистическому (Сологуб,Блок,Брюсов,Цветаева). Она посещала издательство «Мусагет», слушала «танцующие» лекции Белого, ее влекла и одновременно отталкивала личность и поэзия Валерия Брюсова, она мечтала войти в этот малознакомый, но притягательный мир. И свой первый сборник она, не раздумывая, посылает Брюсову, Волошину, в издательство «Мусагет» с «просьбой посмотреть». Прямота, правдивость и искренность во всем до конца всю жизнь были для Цветаевой источниками радости и горя. Позже она четко сформулирует жизненный принцип, которому бессознательно следовала с детских лет: «Единственная обязанность на земле человека – правда всего существа». На сборник последовали благосклонные отзывы Брюсова, Гумилева, Волошина и других. Брюсов отметил дневниковую непосредственность, выделяющую автора из среды приверженцев крайностей эстетизма и отвлеченного фантазирования, и некоторую «пресность» содержания, (чем задел самолюбие Цветаевой), отзыв Волошина был исполнен благожелательности к «юной и неопытной книге». Он даже счел необходимым посетить юную Цветаеву у нее дома, и после серьезной и содержательной беседы о поэзии начинается, несмотря на большую разницу в возрасте, их длительная дружба. До революции она часто гостила у него в Коктебеле, а позже она вспоминала об этих посещениях пустынного тогда уголка Восточного Крыма как о самых счастливых днях в своей жизни.

В своей первой книге Цветаева приглашала читателей в страну счастливого детства, прекрасную, хотя и не всегда безоблачную. Все стихи сборника объединяет ориентация на романтическое видение мира глазами ребенка. Это отразилось и в названии вымышленного издательства «Оле-Лукойе», по имени андерсеновского сказочного героя, навевающего детям сказочные сны. Полудетские «впечатления бытия» лишь условно делятся на разделы: «Детство», «Любовь», «Только тени». В них наивно, но непосредственно и искренне отражены основные мотивы ее будущего творчества: жизнь, смерть, любовь, дружба… Однако уже в этом сборнике есть стихи, в которых слышится голос не просто талантливого ребенка – но поэта. Ее лирическая героиня в стихотворении «Молитва» исполнена лихорадочной любви к жизни, любви, жаждущей абсолюта:

Всего хочу: с душой цыгана

Идти под песни на разбой,

За всех страдать под звук органа

И амазонкой мчаться в бой

…………………………………..

Люблю и крест, и шелк, и краски,

Моя душа мгновений след…

Ты дал мне детство – лучше сказки

И дай мне смерть – в семнадцать лет!

Не окончив гимназии, весной 1911 года Цветаева уехала в Коктебель к Волошину. Здесь она познакомилась с Сергеем Эфроном, круглым сиротой, сыном революционеров-народников. В январе 1912 года она выходит за него замуж и выпускает посвященный ему второй сборник стихов – «Волшебный фонарь». Стихотворения этого сборника продолжали избранную в начале тему детства, перепевали старые мотивы. Неудивительно, что реакция критиков была более чем сдержана. Акмеисты, участники «Цеха поэтов», С. Городецкий и Н. Гумилёв удостоили книгу Цветаевой несколькими неодобрительными отзывами, а Брюсов выразил явное разочарование. Задетая критическими отзывами, Цветаева заносчиво писала: «будь я в цехе, они бы не ругались, но в цехе я не буду». Действительно, она никогда не связала себя ни с одной литературной группировкой, не стала приверженкой ни одного литературного направления. В ее понимании поэт всегда должен быть уединен. «Литературных влияний не знаю, знаю человеческие», - утверждала она. На отзыв же Брюсова Цветаева ответила стихотворением:

Я забыла, что сердце в Вас – только ночник,

Не звезда! Я забыла об этом!

Что поэзия Ваша из книг

И из зависти критика. Ранний старик,

Вы опять мне на миг

Показались великим поэтом…

(«В.Я. Брюсову», 1912)

В сентябре 1912 года у Цветаевой родилась дочь Ариадна, Аля, к которой будут обращены многочисленные стихотворения.

Все будет тебе покорно,

И все при тебе – тихи.

Ты будешь как я

; - бесспорно –

И лучше писать стихи…

(«Але», 1914)

Стихотворение, посвящается Ариадне. Когда я впервые начала знакомство с лирическими произведениями М.И.Цветаевой, мне открылся совершенно новый мир материнской любви. Почему? Потому что я очень люблю свою маму, люблю детей и еще потому что когда-нибудь сама буду матерью. Мать(Марина) и дочь(Ариадна) были связаны крепкими и чуткими узами. И когда я читала стихотворение, посвященное Ариадне, мне приходила мысль о том, что эта тема – грань в поэзии Цветаевой, где ближе всего соприкасаются ее жизнь и творчество. Как мне кажется, это ключевая тема во всем её творчестве. я провела небольшое исследование, и вот, что у меня получилось.

Тема материнства, как никакая другая, тесно переплетена с биографией Цветаевой, а значит, лирическая героиня наиболее близка поэтессе.

Тема дома, детства, матери доминировали всегда в лирике Цветаевой (стихи о маме, родном доме, о себе-ребенке). Родилась Ариадна – это новый толчок теме материнства. Цветаева, став матерью, сохранила детское, восторженное восприятие мира: её дитя – это чудо, божий дар. Она чувствует тревогу и ответственность за детскую жизнь (1912г). Чуть позже она станет писать о дочери, как о сестре, подруге. Но всегда мать и дочь-единое целое.

Тема детства будет продолжена Цветаевой и в 30-х годах. Это небольшое исследование помогло мне понять ее как человека и поэта.

Я прочитала ее стихотворение «Ты будешь невинной, тонкой» (1914г), где Цветаева предстает пророчицей. Это стих-колыбельная, которую молодая мама поет своей дочери. Прошлое перетекает в будущее, образуя как бы знак бесконечности, а связка между этими временными пластами слово «сейчас» и она, сивилла (?)…

Аля – главная героиня предсказания. Она путешествует во времени от античности («стремительная амазонка») в средние века («пленительная госпожа»), далее в новое время («царица балла»). Цветаева наделит свою дочь бессмертием и воинственностью («и многих пронзит, царица, насмешливый твой клинок»). Она очень похожа на дочь Зевса («все будет тебе покорно и все при тебе тихи»…). Она величественна и прекрасна, как Афина Паллада, защищена шлемом и вооружена клинком. Но вместо оружия - острый ум («насмешливый твой клинок»), а шлем – это красота («и косы свои, пожалуй, ты будешь носить как шлем»). Действительно, этого соответствия Ариадна потом добьется благодаря вере стараниям матери. В шесть лет дочь напишет: «Моя мать очень странная, она не похожа на мать. Матери всегда любуются на своего ребенка, а Марина маленьких детей не любит». С моей точки зрения, в этом случае Марина Цветаева просто не любила баловать детей, не любила несамостоятельности в них. Её очень привлекла чистота детских душ. Она называет дочь «тонкой», «невинной», «лебеденок», глаза девочки – « пресветлые два провала в небесную бездну». Цветаева пыталась поднять Алю до уровня своего сознания, потому что дочь для неё – подруга, поэтому Ариадна называла мать по имени: «Марина». Но почему же в стихотворении Аля смотрит на поэтессу и на людей сверху вниз («дом не земля, а небо», мать не Цветаева, а искусство вообще…», « ты будешь царицей … молодых поэм»). Цветаева – мать считает своего ребенка воплощением всего лучшего (как и всякая мать). Но тем не менее, поэтесса понимает, что мать и дочь очень похожи: «гордость и робость» (сильный и властный характер-бездействие), утонченность души («пленительная госпожа»).

Можно сделать вывод: рисуя образ дочери, Цветаева говорит о себе. «Все», «всех», «многих» - это максимализм поэтессы, ее требования «непомерно много с себя с близких» нашли отражение и в характере дочери.

Цветаева М.И. с детства была немного своенравна и иногда не находила общего языка с матерью, видевшей в свою очередь отражение своей натуры в девочке. Матери казалось, что похожесть характеров принесет Марине несчастье, поэтому старалась укротить и выравнить дочь. Борьба за индивидуальность, за собственное «я» и отделило Марину от всего мира, поэтому, став матерью, поэтесса старалась, чтобы Ариадна не стало «чужой» в сознании. Это и будет самой главной целью в воспитании дочери. Окружив заботой, любовью, пониманием, Цветаева верила в то, что она и Ариадна – одно целое.

В стихотворении «Четвертый год» (1916) Цветаева уже по-другому смотрит на дочь. Девочка повзрослела, проявляет характер («руки скрещены», «рот нем», «брови сдвинуты-Наполеон!», «ты наблюдаешь Кремль»). Умаляет ли это сравнение с Бонапартом достоинства дочери? Нет. Цветаева была «влюблена в Наполеона», и такое сопоставление лишь подтверждает любовь матери к ребенку, хотя она не потакала слабостям Ариадны, а становилась к ней все критичнее. Когда Ариадна повзрослела, вспоминала, что нарисованного ею человечка мать назвала уродом, призывая к старанию.

Позже образ Кремля как символа Москвы, «город сердца» Цветаевой тесно переплетается с образом Али. Поэтесса говорит о том, что именно в Москве Ариадне придется «зоревать и горевать», «принимая венец» («Стихотворение о Москве»).

Лирическая героиня Цветаевой в стихотворении «Четвертый год» терзается душевными переживаниями («Письма читать дерзкие», «рот кусать», «смертельно виски сжимать»). Она как бы чувствует будущие страдания дочери, поэтому старается её не допустить в мир взрослых. Поэтесса призывает своего «лебедёнка» идти вперёд мимо «церквей, ворот, дворцов», не сдаваясь. Стихотворение заканчивается картиной ледохода. Ледоход- это символ непрерывного потока времени: холодный, жесткий, опасный. Но он пройдёт, нужно только выстоять.

У М. Цветаевой есть целый цикл работ, посвященных Ариадне и младшим детям: Ирине и Георгию. Стихотворения, посвященные старшей дочери жизнерадостны. Цветаева-мать предсказывала первенцу счастливую судьбу, и она не ошиблась: Аля проявила себя как замечательный художник, переводчик, поэт. «Я прожила свою жизнь!,- позже напишет Ариадна Сергеевна,- нельзя назвать это жизнью: гонения, репрессии, лагеря…». Дочь издает последний сборник матери «Мой Пушкин», переводы «Просто сердце».

В августе 1913 года скончался отец Марины Цветаевой – Иван Васильевич. Несмотря на утрату, эти годы, ознаменованные семейной устроенностью, множеством встреч, душевным подъемом, станут самыми счастливыми в ее жизни. Сдержанность, с которой критика встретила ее вторую книгу, заставляет Цветаеву задуматься над своей поэтической индивидуальностью. Ее стих становится более упругим, в нем появляется энергия, ясно ощущается стремление к краткой, выразительной манере. Стремясь логически выделить слово, Цветаева использует шрифт, знак ударения, а так же свободное обращение с паузой, что выражается в многочисленных тире, усиливающих экспрессивность стиха. В неопубликованном сборнике «Юношеские стихотворения», объединявшем стихотворения 1913 – 1914 годов, заметно особое внимание Цветаевой к детали, бытовой подробности, приобретающей для нее особое значение. Цветаева реализует принцип, заявленный ей в предисловии к сборнику «Из двух книг»: «Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох! Но не только жест – форму руки, его кинувшей»; не только вздох – и вырез губ, с которых он, легкий, слетел. Не презирайте внешнего!..» эмоциональный напор, способность выразить словом всю полноту чувств, неустанное внутреннее душевное горение, наряду с дневниковостью, становятся определяющими чертами ее творчества. Говоря о Цветаевой, Ходасевич отмечал, что она «словно так дорожит каждым впечатлением, каждым душевным движением, что главной ее заботой становится – закрепить наибольшее число их в наиболее строгой последовательности, не расценивая, не отделяя важного от второстепенного, ища не художественной, но, скорее, психологической достоверности. Ее поэзия стремится стать дневником…»

В мятущейся и страстной душе Цветаевой постоянно происходит диалектическая борьба между жизнью и смертью, верой и безверием. Она переполнена радостью бытия и в то же время ее мучают мысли о неизбежном конце жизни, вызывающие бунт, протест:

Я вечности не приемлю!

Зачем меня погребли?

Я так не хотела в землю

С любимой своей земли.

В письме к В.В. Розанову Цветаева писала с присущей ей откровенностью и желанием высказаться до конца: «…я совсем не верю существование Бога и загробной жизни.

Отсюда – безнадежность, ужас старости и смерти. Полная неспособность природы – молиться и покоряться. Безумная любовь к жизни, судорожная, лихорадочная жажда жить.

Все, что я сказала – правда.

Может быть, вы меня из-за этого оттолкнете. Но ведь я не виновата. Если Бог есть – он ведь создал меня такой! И если есть загробная жизнь, я в ней, конечно, буду счастливой».

Цветаева уже начинает осознавать себе цену, предвидя, однако, что ее время придет не скоро, но придет обязательно:

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я поэт…

………………………………………..

…Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

моим стихам, как драгоценным винам,

настанет свой черед.

(«Моим стихам, написанным так рано…», 1913)

Московская тема

Переломной в ее творческой судьбе стала поездка зимой 1916 года в Петроград – Петербург Блока и Ахматовой – с которыми она мечтала встретиться и … не встретилась. После этой поездки Цветаева осознает себя московским поэтом, соревнующимся с петроградскими сородичами по ремеслу. Она стремится воплотить в слове свою столицу, стоящую на семи холмах, и подарить любимый город своим любимым петербургским поэтам: Блоку, Ахматовой, Мандельштаму. Так возникает цикл «Стихи о Москве» и строки, обращенные к Мандельштаму:

Из рук моих – нерукотворный град

Прими, мой странный, мой прекрасный брат

(«Из рук моих – нерукотворный град…»)

Любовью к «златоустой Анне всея Руси», желанием подарить ей «что-то вечнее любви» объясняет Цветаева возникновение цикла «Ахматовой»

И я дарю тебе свой колокольный град,

Ахматова! – и сердце свое в придачу.

(«О муза плача, прекраснейшая из муз!»)

Таким же страстным монологом влюбленности предстает и цикл «Стихи к Блоку», с которым Цветаева не была лично знакома и мельком, не обменявшись с ним не единым словом, увидит только однажды, в мае 1920 года. Для нее Блок – символический образ поэзии. И хотя разговор ведется на «ты», видно, что Блок для нее не реально существующий поэт, несущий в своей душе сложный, беспокойный мир, а мечта, созданная романтическим воображением (характерны эпитеты, которыми Цветаева его наделяет: «нежный призрак», «рыцарь без укоризны», «снежный лебедь» и другие). Удивительно звучание стихов этого цикла:

Имя твое – птица в руке,

Имя твое – льдинка на языке,

Одно – единственное движение губ,

Имя – твое – пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту…

(«Имя твое – птица в руке»)

В это же время в стихах Цветаевой появляются дотоле ей не свойственные фольклорные мотивы, распевность и удаль русской песни, заговора, частушки:

Отмыкала ларец железный,

Вынимала подарок слезный, -

С крупным жемчугом перстенек,

С крупным жемчугом…

(«Отмыкала ларец железный»)

Революция

Ни Февральскую, ни Октябрьскую революции Цветаева близко не приняла. Однако с весны 1917 года наступает трудной период в ее жизни. «Из истории не выскочишь», - скажет она позднее. Жизнь на каждом шагу диктовала свои условия. Беззаботные времена, когда можно было заниматься тем, чем хотелось, уходили в прошлое. Цветаева пытается уйти от внешней жизни в стихи, и, несмотря на тяготы быта, период с 1917 по 1920 годы станет исключительно плодотворным в ее жизни. За это время она написала более трехсот стихотворений, шесть романтических пьес, поэму-сказку «Царь-Девица».

В апреле 1917 года Цветаева родила вторую дочь. Сначала она хотела назвать ее Анной в честь Ахматовой, но потом передумала и назвала Ириной: «ведь судьбы не повторяются».

А жить в Москве становится все труднее и в сентябре Цветаева уезжает в Крым к Волошину. В разгар октябрьских событий она возвращается в Москву и вместе с Сергеем Эфроном вновь отправляется в Коктебель, оставив в Москве детей. Когда же через некоторое время она приезжает за ними, вернуться в Крым оказывается невозможно. Начинается ее долгая разлука с мужем, вступившем в ряды армии Корнилова.

Цветаева стоически переносила разлуку и становившиеся все более тяжелыми бытовые условия. Она ездит осенью 1918 года под Тамбов за продуктами, пытается работать в Наркомнаце, откуда через полгода, будучи не в силах постигнуть то, что от нее требовали, ушла, поклявшись никогда не служить. В самое тяжелое время, осенью 1919 года, чтобы прокормить дочерей, отдала их в Кунцевский детский приют. Вскоре тяжело заболевшую Алю пришлось забрать домой, а в феврале двадцатого умерла от голода маленькая Ирина.

Две руки, легко опущенные

На младенческую голову!

Были – по одной на каждую –

Две головки мне дарованы.

Но обеими – зажатыми –

Яростными – как могла! –

Старшую у тьмы выхватывая –

Младшей не уберегла.

(«две руки, легко опущенные», 1920)

Цветаева всегда оставалась вне политики. Она, как и Волошин, была «над схваткой», осуждала братоубийственную войну. Однако после поражения Добровольческой армии исторические и личные потрясения, слившись воедино (уверенность в гибели дела, которому служил Сергей Эфрон, а также уверенность в смерти его самого), вызвали в творчестве Цветаевой ноту высокого трагического звучания: «Добровольчество – это добрая воля к смерти». В сборнике «Лебединый стан» со стихами о героическом и обреченном пути Добровольческой армии меньше всего было политики. В е стихах звучит тоска по идеальному и благородному воину, они заполнены отвлеченной патетикой и мифотворчеством. «Прав, раз обижен», - станет девизом Цветаевой, романтическая защита побежденных, а не политика движет ее пером:

Белая гвардия, путь твой высок:

Черному делу – грудь и висок.

Божье да белое твое дело:

Белое тело твое – в песок

(«Белая гвардия, путь твой высок», 1918)

«России меня научила Революции» - так объясняла Цветаева появление в своем творчестве неподдельных народных интонации. Народная, или, как говорила Цветаева, «русская» тематика, проявившаяся в ее творчестве еще в 1916 году, с каждым годом все больше избавлялась от литературности, становилась более естественной. Интерес Цветаевой к русским поэтическим истокам проявился в цикле о Стеньке Разине, стихах «Простите меня, мои горы!..», «Полюбил богатый – бедную», «А плакала я уже бабьей…» и других. Она обращается к большим жанрам, и эпическая поэма «Царь-Девица» (осень 1920) открывает ряд русских эпических произведений Цветаевой. Вслед за ней последовала поэма «Егорушка» о чудесных деяниях устроителя земли русской Егории Храбром, целиком сочиненных самой Цветаевой, затем небольшая поэма «Переулочки» (1922). Весной 1922 года Цветаева начинает работать 6над своей самой значительной из «русских» поэм «Молодец», законченной уже в эмиграции, в Чехии. Древняя Русь предстает в стихах и поэмах Цветаевой как стихия буйства, Своеволия и безудержного разгула души. Ее Русь поет, причитает, пляшет, богомольствует и кощунствует во всю ширь русской натуры.

Берлин. Эмиграция .

В мае 1922 года Цветаева добивается разрешения на выезд за границу. Некоторое время она живет в Берлине, где ей помог устроиться в русском пансионе Эренбург. В Берлине, недолговечном центре русской эмиграции, куда благодаря дружественным отношениям между Германией и Россией часто приезжали и советские писатели, Цветаева встретилась с Есениным, которого немного знала раньше, и подружилась с Андреем Белым, сумев его поддержать в трудный для него час. Здесь завязалось ее эпистолярное знакомство с Борисом Пастернаком, под сильным впечатлением от его книги «Сестра моя жиз6нь».

Два с половиной месяца, проведенные в Берлине, оказались очень напряженными и человечески, и творчески. Цветаева успела написать более двадцати стихотворений, во многом не похожих на прежние. Среди них цикл «Земные предметы», стихотворения «Берлину», «Есть час на те слова…» и другие. Ее лирика становится более усложненной, она уходит в тайные зашифрованные интимные переживания. Тема вроде бы остается прежней: любовь земная и романтическая, любовь вечная, - но выражение иное.

Помни закон:

Здесь не владей!

Чтобы потом – в Граде Друзей:

В этом пустом,

В этом крутом

Небе мужском –

Сплошь золотом –

В мире где реки вспять,

На берегу реки,

В мнимую руку взять

Мнимость другой руки

В августе Цветаева уехала в Прагу к Эфрону. В поисках дешевого жилья они кочуют по пригородам: Макропосы, Иловищи, Вшеноры – деревни с первобытными условиями жизни. Всей душой Цветаева полюбила Прагу, город, вселявший в нее вдохновение, в отличие от не понравившегося ей Берлина. Трудная, полунищенская жизнь в чешских деревнях компенсировалась близостью к природе – вечной и неизменно возвышающейся над «земными низостями дней» - пешими прогулками по горам и лесам, дружбой с чешской писательницей и переводчицей

А.А. Тесковой (их переписка после отъезда Цветаевой во Францию составила отдельную книгу, вышедшую в Праге в 1969 году).

Самой заветной цветаевской темой стала любовь – понятие для нее бездонное, вбирающее в себя бесконечные оттенки переживаний. Любовь многолика – можно влюбиться в собаку, ребенка, дерево, собственную мечту, литературного героя. Любое чувство, кроме ненависти и безразличия составляет любовь. В Чехии Цветаева дописывает поэму «Молодец», о могучей, всепобеждающей силе любви. Свою идею о том, что любовь это всегда лавина страстей, обрушивающаяся на человека, которая неизбежно оканчивается разлукой, она воплотила в «Поэме горы» и «Поэме конца», вдохновленных бурным романом с К.Б. Раздевичем. Ему же посвящены цикл «Овраг», стихотворения «Люблю, но мука еще жива…», «Древняя тщета течет по жилам…» и другие.

В лирике Цветаевой того времени отразились и другие волновавшие ее чувства – разноречивые, но всегда сильные. Страстные, щемящие стихи выражают ее тоску по родине («Рассвет на рельсах», «Эмигрант»). Письма к Пастернаку сливаются с лирическими обращениями к нему («Провода», «Двое»). Описания пражских окраин («Заводские») и отголоски собственных кочевий с квартиру на квартиру соединяются в тоску от неизбывной нищеты. Она продолжает размышлять над особой судьбой поэта (цикл «Поэт»), над его величием и беззащитностью, могуществом и ничтожеством в мире «где насморком назван – плач»:

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире где наичернейший – сер!

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью

В мире мер?!

(!Что же мне делать, слепцу и пасынку…», 1923)

1 февраля 1925 года у Цветаевой родился сын Георгий, о котором она давно мечтала, в семье его будут звать Мур. Через месяц она начала писать последнее в Чехословакии произведение – поэму «Крысолов», названную «лирической сатирой». В основу поэмы легла средневековая легенда о флейтисте из Гаммельна, который избавил город от нашествия крыс, заманив их своей музыкой в реку, а когда не получил обещанной платы с помощью той же флейты выманил из города всех малолетних детей,. Увел их на гору, где их поглотила разверзшаяся под ними бездна. На этот внешний фон Цветаева накладывает острейшую сатиру, обличающую всякие проявления бездуховности. Крысолов-флейтист – олицетворяет поэзию, крысы (отъевшиеся мещане) и жители города (жадные бюргеры) – разлагающий душу быт. Поэзия мстит не сдержавшему свое слово быту, музыкант уводит под свою чарующую музыку детей и топит их в озере, даруя им вечное блаженство.

Осенью 1925 года Цветаева, устав от убогих деревенских условий и перспективы растить сына «в подвале», перебирается с детьми в Париж. Ее муж должен был через несколько месяцев окончить учебу и присоединиться к ним. В Париже и его пригородах Цветаевой суждено прожить почти четырнадцать лет.

Жизнь во Франции не стала легче. Эмигрантское окружение не приняло Цветаевой, да и сама она часто шла на открытый конфликт с литературным зарубежьем. С.Н. Андроникова-Гальперн вспоминала, что «эмигрантские круги ненавидели ее за независимость, неотрицательное отношение к революции и любовь к России. То, что она не отказывалась ни от революции, ни от России, бесило их». Цветаева ощущала себя ненужной и чужой, и в письмах к Тесковой, забыв о былых невзгодах, с нежностью вспоминала Прагу.

Весной 1926 года через Пастернака состоялось заочное знакомство Цветаевой с Райнером Мария Рильке, перед которым она издавна преклонялась. Так зародился эпистолярный «роман троих» – «Письма лета 1926 года». Испытывая творческий подъем, Цветаева пишет посвященную Пастернаку поэму «С моря», ему же и Рильке она посвящает «Попытку комнаты». Тогда же она создает поэму «Лестница», в которой нашла выражение ее ненависть к «сытости сытых» и «голоду голодных». Смерть в конце 1926 года так и не увиденного Рильке глубоко потрясла Цветаеву. Она создает стихотворение-реквием, плач по родному поэту «Новогоднее», затем «Поэму Воздуха», в которой размышляет о смерти и вечности.

А в лирике Цветаева все чаще выступает обличительницей духовного оскудения буржуазной культуры, пошлости окружающей ее обывательской среды.

Кто – чтец? Старик? Атлет?

Солдат? – Ни черт, ни лиц,

Ни лет. Скелет – раз нет

Лица: газетный лист!

…………………………………

Что для таких господ –

Закат или рассвет?

Глотатели пустот,

Читатели газет!

(«Читатели газет»)

Меняется поэтический язык Цветаевой, обретшей некое высокое косноязычие. Все в стихе подчиняется пульсирующему вспыхивающему и внезапно обрывающемуся ритму. Смелое, порывистое дробление фразы на отдельные смысловые куски, ради почти телеграфной сжатости, при которой остается только самые необходимые акценты мысли, - становится характерной приметой ее стиля. Она сознательно разрушает музыкальность традиционной стихотворной формы: «Я не верю стихами, которые льются. Рвутся – да!».

Некоторый успех, который сопутствовал Цветаевой в эмигрантском литературном мире в первые два парижских года, сходят на нет. Интерес к её поэзии падает, хотя печатаются её поэмы «Крысолов» и «Лестница», а в 1928 году выходит сборник стихов «После России (Лирика 1922-1925 гг.)», стихотворные произведения становятся все труднее устроить в печати. Заработки мужа были небольшими и случайными, он метался от одного занятия к другому: снимался статистом в кино, пробовал себя в журналистской деятельности. Уже в конце 20-х годов он всё больше принимает то, что происходит в Советской России, и начинает мечтать о возвращении домой. В начале 30-х годов его вербует советская разведка и он становится одним из активнейших деятелей «Союза возвращения на Родину». Подходила к концу чешская стипендия. «Эмиграция делает меня прозаиком», - признавалась Цветаева. Проза писалась быстрее и её охотнее издавали, поэтому волею судеб в 30-ые годы главное место в творчестве Цветаевой занимают прозаические произведения. Как и многие русские писатели в эмиграции, она обращает свой взгляд в прошлое, к канувшему в небытие миру, пытаясь воскресить ту идеальную с высоты прожитых лет атмосферу в которой она выросла, которая ее сформировала как человека и поэта. Так возникают очерки «Жених», «Дом у старого Пимена», уже упоминавшееся «Мать и музыка», «Отец и его музей» и другие. Уход из жизни ее современников, людей, которых она любила и почитала, служит поводом для создания мемуаров-реквиемов: «Живое о живом» (Волошин), «Пленный дух» (Андрей Белый), «Нездешний вечер» (Михаил Кузьмин), «Повесть о Сонечке» (С.Я. Голлидей). Пишет Цветаева и статьи, посвященные проблемам творчества («Поэт и время», «Искусство при свете совести», «Поэты с историей и поэты без истории» и другие). Особое место занимает цветаевская «пушкиниана», - очерки «Мой Пушкин» (1936), «Пушкин и Пугачев»» (1937), стихотворный цикл «Стихи к Пушкину» (1931). Перед гением этого поэта она преклонялась с младенческих лет, и работы о нем тоже носят автобиографический характер.

Но проза не могла вытеснить поэзию. Писать стихи было для Цветаевой внутренней необходимостью. Ни один сборник стихов теперь не обходится без своеобразной оды ее верному другу – письменному столу (цикл «Стол»). Часто в ее стихах проскальзывает ностальгические интонации по утраченному дому. Но признавая за Советской России будущее, для себя она в возвращении на родину смысла не видит. «Здесь я не нужна, Там я невозможна», - напишет она в письме к Тесковой. Лишь следующее поколение, поколение детей, считает Цветаева, сможет вернуться домой. Детям принадлежит будущее и они должны сами сделать свой выбор, не оглядываясь на отцов, ведь «наша совесть – не ваша совесть!» и «наша ссора – не ваша ссора», а потому «Дети! Сами творите брань Дней своих». В «Стихах к сыну» Цветаева напутствует своего семилетнего Мура:

Нас родина не позовет!

Езжай, мой сын, домой – вперед –

В свой край, в свой век, в свой час, – от нас –

В Россию – вас, в Россию – масс,

В наш-час – страну! в сей-час – страну!

В на-Марс – страну! в без-нас – страну!

Возращение

Весной 1937 года, исполненная надежд на будущее, уехала в Москву дочь Цветаевой, Ариадна, еще в шестнадцать лет принявшая советское гражданство. А осенью Сергей Эфрон, продолжавший свою деятельность в «Союзе возвращения на Родину» и сотрудничество с советской разведкой, оказался замешанным в не очень чистоплотную историю, получившую широкую огласку. Ему пришлось в спешке покинуть Париж и тайно переправляться в СССР. Отъезд Цветаевой был предрешен.

Она находится в тяжелом душевном состоянии, более полугода ничего не пишет. Готовит к отправке свой архив. Из творческого молчания ее вывели сентябрьские события 1938 года. Нападение Германии на Чехословакию вызвало ее бурное негодование, вылившееся в цикле «стихи к Чехии».

О мания! О мумия

Величия!

Сгоришь,

Германия!

Безумие,

Безумие

Творишь!

(«Германии»)

12 июня 1939 года Цветаева с сыном уезжает в Москву. Радость от соединения семьи длится недолго. В августе арестовали и отправили в лагерь дочь, а в октябре – мужа Цветаевой. Цветаева скитается с часто болеющим Муром по чужим углам, стоит в очередях с передачами Але и Сергею Яковлевичу. Чтобы прокормиться она занимается переводами, с головой уходя в работу. «Я перевожу по слуху – и по духу (вещи). Это больше, чем смысл», - такой подход подразумевал поистине подвижнический труд. На свои стихи времени не хватало. Среди переводческих тетрадей затерялось лишь несколько прекрасных стихотворений, отражавших ее душевное состояние:

Пора снимать янтарь,

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный…

(Февраль 1941)

Ее пытаются поддержать Пастернак и Тарасенков, осенью 1940 года предпринимается попытка издать небольшой сборник ее стихов. Марина Ивановна тщательно составляет его, но из-за отрицательной рецензии К. Зелинского, объявившего стихи «формалистическими», хотя при личных встречах с Цветаевой он хвалил их, сборник был зарезан.

В апреле 1941 года Цветаеву принимают в профком литераторов при Гослитиздате, но силы ее на исходе: «Я свое написала, могла бы еще, но свободно могу не».

Кончина

Война прервала ее работу над переводом Г. Лорки, журналам становится не до стихов. Восьмого августа, не выдержав бомбежек, Цветаева вместе с несколькими писателями эвакуируется в городок Елабугу на Каме. Работы, даже самой черной, для нее нет. Она пытается найти что-нибудь в Чистополе, где находится большинство московских литераторов. 28 августа, обнадеженная, возвращается в Елабугу. 31 августа 1941 года покончила жизнь самоубийством (повесилась) в доме Бродельниковых, куда вместе с сыном была определена на постой. Оставила три предсмертные записки: тем, кто будет её хоронить («эвакуированным», Асеевым и сыну). Оригинал записки «эвакуированным» не сохранился (был изъят в качестве вещественного доказательства милицией и утерян), её текст известен по списку, который разрешили сделать Георгию Эфрону.
Записка сыну:

Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик.

Записка Асеевым:

Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь - просто взять его в сыновья - и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына - заслуживает. А меня - простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете - увезите с собой. Не бросайте!

Записка «эвакуированным»:

Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы - страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом - сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр. Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте.

Марина Цветаева похоронена 2 сентября 1941 года на Петропавловском кладбище в г. Елабуге . Точное расположение её могилы неизвестно. На южной стороне кладбища, у каменной стены, где находится её затерявшееся последнее пристанище, в 1960 году сестра поэтессы, Анастасия Цветаева , «между четырёх безвестных могил 1941 года» установила крест с надписью «В этой стороне кладбища похоронена Марина Ивановна Цветаева». В 1970 году на этом месте было сооружено гранитное надгробие. Позднее, будучи уже в возрасте за 90, Анастасия Цветаева стала утверждать, что могила находится на точном месте захоронения сестры и все сомнения являются всего лишь домыслами. С начала 2000-х годов место расположения гранитного надгробия, обрамлённое плиткой и висячими цепями, по решению Союза писателей Татарстана именуется «официальной могилой М. И. Цветаевой». В экспозиции Мемориального комплекса М. И. Цветаевой в Елабуге демонстрируется также карта мемориального участка Петропавловского кладбища с указанием двух «версионных» могил Цветаевой - по так называемым «чурбановской» версии и «матвеевской» версии. Среди литературоведов и краеведов единой доказательной точки зрения по этому вопросу до сих пор нет.

Борис Пастернак сказал о ее кончине: «Марина Цветаева всю жизнь заслонялась от повседневности работой, и когда ей показалось, что это непозволительная роскошь и ради сына она должна временно пожертвовать увлекательную страстью и взглянуть кругом трезво, она увидела хаос, не пропущенный сквозь творчество, неподвижный, непривычный, косный, и в испуге отшатнулась, и, не зная, куда деться от ужаса, впопыхах спряталась в смерть, сунула голову в петлю, как под подушку».

Могила ее неизвестна.

Однажды, будучи в эмиграции, она написала:

И к имени моему

Марина – прибавьте: мученица.

Мне бы хотелось закончить свой реферат стихотворением М.И.Цветаевой «Кто создан из камня, кто создан из глины», потому что, как мне кажется, именно оно отражает сущность М. И.Цветаевой.

Марина Ивановна Цветаева (26 сентября (8 октября) 1892, Москва - 31 августа 1941, Елабуга) - русская поэтесса, прозаик, переводчица, одна из крупнейших поэтов XX века. Автор стихов: «Мне нравится, что вы больны не мной», «Хочу у зеркала, где муть…» и других замечательных произведений.

Марина Цветаева 1912 год.

Марина Цветаева в детстве. 1893 год.


Её отец, Иван Владимирович, — профессор Московского университета, известный филолог и искусствовед; стал в дальнейшем директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств.
Иван Владимирович Цветаев, отец Марины Цветаевой. 1903 год.

Мария Мейн (по происхождению — из обрусевшей польско-немецкой семьи), была пианисткой, ученицей Николая Рубинштейна.
Мария Александровна Цветаева, урожденная Мейн. 1903 год. Мать Марины и Анастасии Цветаевых.

Марина начала писать стихи ещё в шестилетнем возрасте, не только на русском, но и на французском и немецком языках. Огромное влияние на формирование её характера оказывала мать, которая мечтала видеть дочь музыкантом.
Анастасия Цветаева, Александра Ивановна Доброхотова, Марина Цветаева. 1903 год.


Детские годы Цветаевой прошли в Москве и в Тарусе. Из-за болезни матери подолгу жила в Италии, Швейцарии и Германии. Начальное образование получила в Москве, в частной женской гимназии М. Т. Брюхоненко; продолжила его в пансионах Лозанны (Швейцария) и Фрайбурга (Германия). В шестнадцать лет предприняла поездку в Париж, чтобы прослушать в Сорбонне краткий курс лекций о старофранцузской литературе.
Анастасия Цветаева, Марина Цветаева, Владислав Александрович Кобылянский. 1903 год.


Марина и Анастасия Цветаева в детские годы с друзьями. Нерви, 1903 год.

После смерти матери от чахотки в 1906 году остались с сестрой Анастасией, единокровными братом Андреем и сестрой Валерией на попечении отца, который знакомил детей с классической отечественной и зарубежной литературой, искусством. Иван Владимирович поощрял изучение европейских языков, следил за тем, чтобы все дети получили основательное образование.
Анастасия (слева) и Марина Цветаевы. Ялта, 1905 год.


В 1910 году Марина опубликовала (в типографии А. А. Левенсона) на свои собственные деньги первый сборник стихов — «Вечерний альбом», в который были включены в основном её школьные работы.
Марина Цветаева. 1910 год.


Её творчество привлекло к себе внимание знаменитых поэтов — Валерия Брюсова, Максимилиана Волошина и Николая Гумилёва. В этом же году Цветаева написала свою первую критическую статью «Волшебство в стихах Брюсова». За «Вечерним альбомом» двумя годами позже последовал второй сборник «Волшебный фонарь».
Марина Цветаева. Коктебель, 1911 год.


В 1911 году Цветаева познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Эфроном; в январе 1912 года — вышла за него замуж. В сентябре того же года у Марины и Сергея родилась дочь Ариадна (Аля).
Марина Цветаева и Сергей Эфрон. Москва 1911 год.


Сергей Эфрон и Марина Цветаева. Москва, 1911 год.


Марина Цветаева и Сергей Эфрон. Коктебель, 1911 год.

Анастасия (слева) и Марина Цветаевы. Москва, 1911 год.

Анастасия Цветаева (слева), Николай Миронов, Марина Цветаева. 1912 год. Николай Миронов — безумная и неугасимая любовь Анастасии Цветаевой.


Сергей Эфрон (муж Марины) и Марина Цветаева. 1912 год.

На переднем плане слева направо: Сергей Эфрон, Марина Цветаева, Владимир Соколов.
Коктебель, 1913 год.


Слева направо: Елена Оттобальдовна Волошина,
Вера Эфрон, Сергей Эфрон, Марина Цветаева,
Елизавета Эфрон, Владимир Соколов, Мария Кудашева,
Михаил Фельдштейн, Леонид Фейнберг.
Коктебель, 1913 год.


Сдержанность, с которой критика встретила ее вторую книгу, заставила Цветаеву задуматься над своей поэтической индивидуальностью. Ее стих становился более упругим, в нем появилась энергия, ясно ощущалось стремление к сжатой, краткой, выразительной манере. Стремясь логически выделить слово, Цветаева использовала шрифт, знак ударения, а также свободное обращение с паузой, что выражалось в многочисленных тире, усиливающих экспрессивность стиха. В неопубликованном сборнике «Юношеские стихотворения», объединявшем стихотворения 1913 - 1914 годов, было заметно особое внимание Цветаевой к деталям, бытовой подробности, приобретающей для нее особое значение.
Цветаева реализовывала принцип, заявленный ей в предисловии к сборнику «Из двух книг»: «Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох! Но не только жест - форму руки, его кинувшей»; не только вздох - и вырез губ, с которых он, легкий, слетел. Не презирайте внешнего!..». Эмоциональный напор, способность выразить словом всю полноту чувств, неустанное внутреннее душевное горение, наряду с дневниковостью, становились определяющими чертами ее творчества. Говоря о Цветаевой, Ходасевич отмечал, что она «словно так дорожит каждым впечатлением, каждым душевным движением, что главной ее заботой становится - закрепить наибольшее число их в наиболее строгой последовательности, не расценивая, не отделяя важного от второстепенного, ища не художественной, но, скорее, психологической достоверности. Ее поэзия стремится стать дневником…».
Марина Цветаева. 1913 год.

Сжатостью мысли и энергией чувства было отмечено немало стихотворений Цветаевой этого периода: «Идешь, на меня похожий…», «Бабушке», «Какой-нибудь предок мой был - скрипач…» и другие произведения. Она писала пламенные стихи, вдохновленные близкими ей по духу людьми: Сергеем Эфроном и его братом — рано умершим от туберкулеза Петром Эфроном. Она обращалась к своим литературным кумирам Пушкину и Байрону («Байрону», «Встреча с Пушкиным»).
Марина Цветаева (слева) и М.П. Кювилье (Кудашева).
Коктебель, 1913 год.

Слева направо: Анастасия Цветаева, Сергей Эфрон, Марина Цветаева.
Москва, Трехпрудный переулок, 8.
1913 год.


Цикл стихотворений «Подруга» Цветаева посвятила поэтессе Софье Парнок, в которой ее все восхищало — и «неповторимая рука», и «чело Бетховена». Наиболее знаменитым стало овеянное грустью прощания стихотворение «Хочу у зеркала, где муть…»:
Я вижу: мачта корабля,
И вы - на палубе…
Вы - в дыме поезда… Поля
В вечерней жалобе…
Вечерние поля в росе,
Над ними - вороны…
— Благословляю вас на все
Четыре стороны!
В мятущейся и страстной душе Цветаевой постоянно происходила борьба между жизнью и смертью, верой и безверием:
Я вечности не приемлю!
Зачем меня погребли?
Я так не хотела в землю
С любимой своей земли.
В письме к В.В.Розанову Цветаева писала с присущей ей откровенностью и желанием высказаться до конца: «Я совсем не верю в существование Бога и загробной жизни. Отсюда - безнадежность, ужас старости и смерти. Полная неспособность природы - молиться и покоряться. Безумная любовь к жизни, судорожная, лихорадочная жажда жить. Все, что я сказала - правда. Может быть, вы меня из-за этого оттолкнете. Но ведь я не виновата. Если Бог есть - он ведь создал меня такой! И если есть загробная жизнь, я в ней, конечно, буду счастливой».
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я поэт…
………………………………………..
…Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
моим стихам, как драгоценным видам,
настанет свой черед.
(«Моим стихам, написанным так рано…», 1913)
Первая мировая война прошла мимо Цветаевой. Несмотря на то, что ее муж некоторое время курсировал с санитарным поездом, рискуя жизнью, и она очень волновалась за него, Цветаева жила отрешенно, словно в прошлом столетии, поглощенная своим внутренним миром. «Вся моя жизнь - роман с собственной душой», — говорила она.
Марина Цветаева. Феодоссия 1914 год.

Переломной в ее творческой судьбе стала поездка зимой 1916 года в Петроград - Петербург Блока и Ахматовой - с которыми она мечтала встретиться и … не встретилась. После этой поездки Цветаева осознала себя московским поэтом, соревнующимся с петроградскими собратьями по ремеслу. Она стремилась воплотить в слове свою столицу, стоящую на семи холмах, и подарить любимый город своим любимым петербургским поэтам — Блоку, Ахматовой и Мандельштаму. Так возник цикл «Стихи о Москве» и строки, обращенные к Мандельштаму:
Из рук моих - нерукотворный град
Прими, мой странный, мой прекрасный брат
(«Из рук моих - нерукотворный град…»)
И, конечно же, любовью к «златоустой Анне всея Руси», желанием подарить ей «что-то вечнее любви» объясняла Цветаева возникновение цикла «Ахматовой».
И я дарю тебе свой колокольный град,
Ахматова! - и сердце свое в придачу.
(«О муза плача, прекраснейшая из муз!»)
В этом и других стихотворениях цикла, с присущей Цветаевой силой и энергией выражения, звучало ее восторженное и влюбленное отношение к поэтессе, встреча с которой состоялась лишь в 1941 году.
Ты солнце в выси мне застишь,
Все звезды в твоей горсти!
Ах, если бы - двери настежь -
Как ветер к тебе войти!
И залепетать, и всхлипнуть,
И круто потупить взгляд,
И, всхлипывая, затихнуть,
Как в детстве, когда простят.
(«Ты солнце в выси мне застишь»)
Таким же страстным монологом влюбленности предстал перед читателями и цикл «Стихи к Блоку», с которым Цветаева не была лично знакома и мельком, не обменявшись с ним не единым словом, увидела его только однажды — в мае 1920 года. Для нее Блок был символическим образом поэзии. И хотя разговор велся на «ты», было видно, что Блок для нее — не реально существующий поэт, несущий в своей душе сложный, беспокойный мир, а мечта, созданная романтическим воображением:
Имя твое - птица в руке,
Имя твое - льдинка на языке,
Одно - единственное движение губ,
Имя - твое - пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту…
(«Имя твое - птица в руке»)
Чрезмерную влюбчивость Цветаевой часто списывали на то, что она жила в мире ирреальном и влюблялась в выдуманных ею людей, но имевших реальные имена и реальные очертания. Марина была близорука и неохотно носила очки — ей нравилось видеть мир нечётким, она своим воображением дорисовывала его. Так она и дорисовывала мужчин, которыми очаровывалась, и в реальности, подойдя к человеку ближе, могла его даже перепутать. Однажды она встретила на улице одного из бывших воздыхателей и не узнала его. Мужчина был возмущён. Цветаева извинялась: «Ой, я же не узнала вас, потому что раньше у вас были усы!». Бывший возлюбленный совсем сник: «У меня никогда не было усов…».
В Ростове-на-Дону вышла в свет книга Лили Фейлер, в которой автор уверял: «Цветаева всегда готова была заниматься любовью с мужчиной или женщиной». В действительности же многие романы Цветаевой так и оставались на бумаге — в письмах, в стихах. Но в 1914 году она встретила поэтессу и переводчицу Софью Парнок. Это знакомство Цветаева потом назвала «первой катастрофой в своей жизни». Их связь продолжалась два года, и всё происходило на глазах у мужа — Сергея Эфрона, который воспитывал их малолетнюю дочь Алю. В конце концов, бурное расставание привело к тому, что Цветаева сделала вывод: «Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное, — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное, — какая скука!». Софья Парнок впоследствии дала свою характеристику бывшей любовнице: «Холод хитрости змеиной и скользкости…». Но после расставания с Парнок Цветаева отнюдь не стала примерной женой. Её романтическую переписку с Бахрахом, Пастернаком, Рильке, Штейгером не цитировал только ленивый. А В.Розанову она, например, писала: «Ах, как я Вас люблю и как дрожу от восторга, думая о нашей первой встрече в жизни — может быть, неловкой, может быть, нелепой, но настоящей
Марина Цветаева 1914 год.

Марина Цветаева 1914 год.

Марина (слева) и Анастасия Цветаевы. Феодосия, 1914 год.

Ни Февральскую, ни Октябрьскую революции Цветаева близко не приняла. Однако с весны 1917 года наступил трудной период в ее жизни. «Из истории не выскочишь», — сказала она позднее. Жизнь на каждом шагу диктовала свои условия. Беззаботные времена, когда можно было заниматься тем, чем хотелось, уходили в прошлое. Цветаева пыталась уйти от ужасов и голода внешней жизни в стихи, и, несмотря на все тяготы, в период с 1917-го по 1920-й годы стал исключительно плодотворным в ее жизни. За это время она написала более трехсот стихотворений, шесть романтических пьес и поэму-сказку «Царь-Девица».
В 1917 году Цветаева сблизилась с кружком артистической молодежи из Второй и Третьей студий руководимого Вахтанговым Художественного театра. Она начала писать пьесы, напоминающие некогда любимого ей Ростана и лирические драмы Блока. Сюжеты она черпала из галантного восемнадцатого века. Ее пьесы были наполнены романтическими страстями, драматизмом любви и всегда заканчивались разлукой. Лучшими из них были «Приключение», «Фортуна» и «Феникс». Они были написаны простыми, изящными и остроумными стихами.
В 1917 году Цветаева родила дочь Ирину, которая умерла от голода в приюте в Кунцево (тогда в Подмосковье) в возрасте 3 лет. Годы Гражданской войны оказались для Цветаевой очень тяжелыми. Сергей Эфрон служил в рядах Белой армии. Марина жила в Москве, в Борисоглебском переулке. В эти годы появился цикл стихов «Лебединый стан», проникнутый сочувствием к белому движению. В 1918—1919 годах Цветаева пишет романтические пьесы; созданы поэмы «Егорушка», «Царь-девица», «На красном коне».
Дочери Марины Цветаевой: Аля и Ирина.


Жить в Москве становилось все труднее, и в сентябре Цветаева уехала в Крым к Волошину. В разгар октябрьских событий она вернулась в Москву и вместе с Сергеем Эфроном вновь отправилась в Коктебель, оставив в Москве детей. Когда же через некоторое время она приехала за ними, вернуться в Крым оказывается невозможно. Началась ее долгая разлука с мужем, вступившем в ряды армии Корнилова. Цветаева стоически переносила разлуку и становившиеся все более тяжелыми бытовые условия. Она ездила осенью 1918 года под Тамбов за продуктами, пыталась работать в Наркомнаце, откуда через полгода, будучи не в силах постигнуть то, что от нее требовали, ушла, поклявшись никогда больше не служить. В самое тяжелое время, осенью 1919 года, чтобы прокормить дочерей, она отдала их в Кунцевский детский приют. Вскоре тяжело заболевшую Алю пришлось забрать домой, а в феврале 1920 года умерла от голода маленькая Ирина.
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были - по одной на каждую -
Две головки мне дарованы.
Но обеими - зажатыми -
Яростными - как могла! -
Старшую у тьмы выхватывая -
Младшей не уберегла.
(«две руки, легко опущенные», 1920)
В своем творчестве Марина Цветаева всегда оставалась вне политики. Она, как и Волошин, была «над схваткой», осуждала братоубийственную войну. Однако после поражения Добровольческой армии исторические и личные потрясения, слившись воедино (уверенность в гибели дела, которому служил Сергей Эфрон, а также уверенность в смерти его самого), вызвали в творчестве Цветаевой ноту высокого трагического звучания: «Добровольчество - это добрая воля к смерти». В сборнике «Лебединый стан» со стихами о героическом и обреченном пути Добровольческой армии меньше всего было политики. В ее стихах звучала тоска по идеальному и благородному воину, они были заполнены отвлеченной патетикой и мифотворчеством. «Прав, раз обижен», — станет девизом Цветаевой, романтическая защита побежденных, а не политика двигала ее пером:
Белая гвардия, путь твой высок:
Черному делу - грудь и висок.
Божье да белое твое дело:
Белое тело твое - в песок
(«Белая гвардия, путь твой высок», 1918)
«России меня научила Революция» — так объясняла Цветаева появление в своем творчестве неподдельных народных интонаций. Народная, или, как говорила Цветаева, «русская» тематика, проявившаяся в ее творчестве еще в 1916 году, с каждым годом все больше избавлялась от литературности, становилась более естественной и искренней. Интерес Цветаевой к русским поэтическим истокам проявился в цикле о Стеньке Разине, стихах «Простите меня, мои горы!..», «Полюбил богатый - бедную», «А плакала я уже бабьей…» и других произведениях. Она обращалась к большим жанрам, и эпическая поэма «Царь-Девица», написанная осенью 1920 года, открыла ряд русских эпических произведений Цветаевой. Вслед за ней последовала поэма «Егорушка» о чудесных деяниях устроителя земли русской Егории Храбром, целиком сочиненных самой Цветаевой, затем небольшая поэма «Переулочки», написанная в 1922 году. Весной 1922 года Цветаева начала работать над своей самой значительной из «русских» поэм «Молодец», законченной ею уже в эмиграции, в Чехии. Древняя Русь предстала в стихах и поэмах Цветаевой как стихия буйства, своеволия и безудержного разгула души. Ее Русь пела, причитала, плясала, богомольствовала и кощунствовала во всю ширь русской натуры.
Стихи 1916 - 1920 годов были объединены Цветаевой в книге «Версты» в 1921 году. По воле случая первая часть книги «Версты. Стихи. Выпуск 1» была опубликована годом позже - в 1922 году. Как и в ранних сборниках, все внимание Цветаевой было обращено к быстро меняющимся предметам своего душевного состояния, к себе как к воплощению всей полноты земного бытия:
Кто создан из камня, кто создан из глины, —
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело - измена, мне имя - Марина,
Я - бренная пена морская.
И еще…
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной - воскресаю!
Да здравствует пена - веселая пена -
Высокая пена морская!
(«Кто создан из камня, кто создан из глины», 1920)
В этот период в творчестве Цветаевой появились стихи о высоком предназначении поэта. Она считала, что вдохновение - единственный повелитель поэта, и лишь сгорая в огне, принося ему в жертву все, он способен жить на земле. Только вдохновение было способно вырвать человека из рутины быта, унести его в иной мир - лазурное «небо поэта».
В черном небе - слова начертаны,
И ослепли глаза прекрасные…
И не страшно нам ложе смертное,
И не сладко нам ложе страстное.
В поте - пишущей, в поте - пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий -
Дуновение - вдохновения.
Большой пласт в ее лирике этого времени составляли любовные стихи, бесконечная исповедь сердца: «Я - странница твоему перу…», «Писала на аспидной доске…», «Суда поспешно не чини…», цикл со знаменитыми «Пригвождена к позорному столбу…». Во многих стихах Цветаевой прорывалась ее тайная надежда, надежда на встречу с самым дорогим ей человеком, ради которого она жили все эти годы. Среди них был цикл «Спутник», со скромным посвящением «С.Э.». Почти четыре года Цветаева не имела известий о своем муже. Наконец, в июле 1921 года она получила от него письмо из-за границы, где он находился после разгрома белой армии. Его по просьбе Цветаевой разыскал Эренбург, уехавший за границу. Цветаева мгновенно приняла решение ехать к мужу, учившемуся в Пражском университете, где правительство Масарика выплачивало некоторым русским эмигрантам стипендию за счет золотого запаса, вывезенного в гражданскую войну из России.
В мае 1922 года Цветаева добилась разрешения на выезд за границу. Некоторое время она жила в Берлине, где ей помог устроиться в русском пансионе Илья Эренбург. В Берлине, недолговечном центре русской эмиграции, куда благодаря дружественным отношениям между Германией и Россией часто приезжали и советские писатели, Цветаева встретилась с Есениным, которого немного знала раньше, и подружилась с Андреем Белым, сумев его поддержать в трудный для него час. Здесь завязалось ее эпистолярное знакомство с Борисом Пастернаком, под сильным впечатлением от его книги «Сестра моя жизнь».
Два с половиной месяца, проведенные в Берлине, оказались для нее очень напряженными и человечески, и творчески. Цветаева успела написать более двадцати стихотворений, во многом не похожих на прежние. Ей были созданы цикл «Земные предметы», стихотворения «Берлину», «Есть час на те слова…» и другие произведения. Ее лирика становилась более усложненной, она уходила в тайные зашифрованные интимные переживания. Тема вроде бы оставалась прежней: любовь земная и романтическая, любовь вечная, — но выражение было иное.
Помни закон:
Здесь не владей!
Чтобы потом - в Граде Друзей:
В этом пустом,
В этом крутом
Небе мужском -
Сплошь золотом -
В мире где реки вспять,
На берегу реки,
В мнимую руку взять
Мнимость другой руки.
В августе 1922 года Цветаева уехала в Прагу к Эфрону. В поисках дешевого жилья они кочевали по пригородам: Макропосы, Иловищи, Вшеноры - деревни с первобытными условиями жизни. Всей душой Цветаева полюбила Прагу, город, вселявший в нее вдохновение, в отличие от не понравившегося ей Берлина. Трудная, полунищенская жизнь в чешских деревнях компенсировалась близостью к природе - вечной и неизменно возвышающейся над «земными низостями дней», пешими прогулками по горам и лесам, а также дружбой с чешской писательницей и переводчицей А.А.Тесковой. Их переписка после отъезда Цветаевой во Францию составила в дальнейшем отдельную книгу, вышедшую в Праге в 1969 году.
В Чехии написаны знаменитые «Поэма Горы» и «Поэма Конца», посвященные Константину Родзевичу. В 1925 году после рождения сына Георгия семья перебралась в Париж. В Париже на Цветаеву сильно воздействовала атмосфера, сложившаяся вокруг неё из-за деятельности мужа. Эфрона обвиняли в том, что он был завербован НКВД и участвовал в заговоре против Льва Седова, сына Троцкого.
Марина Цветаева. 23 августа 1922 года.

Слева крайняя — Марина Цветаева.
Сзади стоит слева — Сергей Эфрон. Справа — Константин Родзевич.
Прага, 1923 год.


Самой заветной цветаевской темой стала любовь - понятие для нее бездонное, вбирающее в себя бесконечные оттенки переживаний. Любовь для Цветаевой была многолика - можно влюбиться в собаку, ребенка, дерево, собственную мечту или литературного героя. Любое чувство, кроме ненависти и безразличия составляло для Цветаевой любовь. В Чехии Цветаева дописала поэму «Молодец» о могучей, всепобеждающей силе любви. Свою идею о том, что любовь — это всегда лавина страстей, обрушивающаяся на человека, которая неизбежно оканчивается разлукой, она воплотила в «Поэме горы» и «Поэме конца», вдохновленных бурным романом с К.Б.Раздевичем. Ему же были посвящены цикл «Овраг», стихотворения «Люблю, но мука еще жива…», «Древняя тщета течет по жилам…» и другие произведения.
В лирике Цветаевой того времени отразились и другие волновавшие ее чувства - разноречивые, но всегда сильные. Страстные, щемящие стихи выражали ее тоску по родине в стихах «Рассвет на рельсах» и «Эмигрант». Письма к Пастернаку сливались с лирическими обращениями к нему в стихах «Провода» и «Двое». Описание пражских окраин в произведении «Заводские» и отголоски переездов с квартиру на квартиру соединялись в тоску от неизбывной нищеты. Она продолжала размышлять над особой судьбой поэта в цикле «Поэт», над его величием и беззащитностью, могуществом и ничтожеством в мире «где насморком назван - плач»:
Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире где наичернейший - сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью
В мире мер?!
(!Что же мне делать, слепцу и пасынку…», 1923)
1 февраля 1925 года у Цветаевой родился сын, названный Георгием. Она давно мечтала о мальчике, и ласково называла Мур.
Марина Цветаева 1924 год.


Марина Цветаева 1928 год. Понтайак.


Марина Цветаева. Чехословакия, 1925 год.

С 1930-х годов Цветаева с семьёй жила практически в нищете. Финансово ей немного помогала Саломея Андроникова.
Никто не может вообразить бедности, в которой мы живём. Мой единственный доход — от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живём на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода.
Марина Цветаева. 1930-е годы.

Марина Цветаева. Савойя, 1930 год.

Марина Цветаева (слева). 1935 год.


15 марта 1937 г. выехала в Москву Ариадна, первой из семьи получив возможность вернуться на родину. 10 октября того же года из Франции бежал Эфрон, оказавшись замешанным в заказном политическом убийстве.
В 1939 году Цветаева вернулась в СССР вслед за мужем и дочерью, жила на даче НКВД в Болшеве (ныне Мемориальный дом-музей М. И. Цветаевой в Болшеве), соседями были чета Клепининых. 27 августа была арестована дочь Ариадна, 10 октября — Эфрон. 16 октября 1941 года Сергей Яковлевич был расстрелян на Лубянке (по другим данным — в Орловском централе); Ариадна после пятнадцати лет заключения и ссылки реабилитирована в 1955 году.
Марина Ивановна Цветаева. 1939 год.


Сергей Эфрон.




Война застала Цветаеву за переводами Федерико Гарсиа Лорки. Работа была прервана. Восьмого августа Цветаева с сыном уехала на пароходе в эвакуацию; восемнадцатого прибыла вместе с несколькими писателями в городок Елабугу на Каме. В Чистополе, где в основном находились эвакуированные литераторы, Цветаева получила согласие на прописку и оставила заявление: «В совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве посудомойки в открывающуюся столовую Литфонда. 26 августа 1941 года». 28 августа она вернулась в Елабугу с намерением перебраться в Чистополь.


31 августа 1941 года покончила жизнь самоубийством (повесилась) в доме Бродельщиковых, куда вместе с сыном была определена на постой. Оставила три предсмертные записки: тем, кто будет её хоронить, «эвакуированным», Асеевым и сыну. Оригинал записки «эвакуированным» не сохранился (был изъят в качестве вещественного доказательства милицией и утерян), её текст известен по списку, который разрешили сделать Георгию Эфрону.
Записка сыну:
Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик.
Записка Асеевым:
Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь — просто взять его в сыновья — и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына — заслуживает. А меня — простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете — увезите с собой. Не бросайте!
Записка «эвакуированным»:
Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы — страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом — сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр. Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте.








Марина Цветаева похоронена 2 сентября 1941 года на Петропавловском кладбище в г. Елабуге. Точное расположение её могилы неизвестно. На южной стороне кладбища, у каменной стены, где находится её затерявшееся последнее пристанище, в 1960 году сестра поэтессы, Анастасия Цветаева, «между четырёх безвестных могил 1941 года» установила крест с надписью «В этой стороне кладбища похоронена Марина Ивановна Цветаева». В 1970 году на этом месте было сооружено гранитное надгробие. Позднее, будучи уже в возрасте за 90, Анастасия Цветаева стала утверждать, что могила находится на точном месте захоронения сестры и все сомнения являются всего лишь домыслами. С начала 2000-х годов место расположения гранитного надгробия, обрамлённое плиткой и висячими цепями, по решению Союза писателей Татарстана именуется «официальной могилой М. И. Цветаевой». В экспозиции Мемориального комплекса М. И. Цветаевой в Елабуге демонстрируется также карта мемориального участка Петропавловского кладбища с указанием двух «версионных» могил Цветаевой — по так называемым «чурбановской» версии и «матвеевской» версии. Среди литературоведов и краеведов единой доказательной точки зрения по этому вопросу до сих пор нет.
Могила Марины Цветаевой в Елабуге.

Тема: М.И. Цветаева . Основные темы творчества Цветаевой. Конфликт быта и бытия, времени и вечности.

Цель :познакомить обучающихся с основными вехами жизни, темами и мотивами лирики; показать исключительность чувств лирической героини, своеобразие её поэтического мира.

Задачи: 1.Создать атмосферу погружения в творчество поэта, пробудить интерес к поэту.

2.Совершенствовать навыки анализа поэтического текста, умение сравнивать, обобщать, выразительно читать стихотворения, создавать на уроке ситуацию успеха, развивать творческие способности обучающихся.

3.Ф ормировать в обучающихся любовь к прекрасному, уважение к человеку, чувства сострадания и сопе реживания; приви вать интерес к поэзии .

Метод обучения: частично-поисковый.

Формы организации познавательной деятельности обучающихся: фронтальная, индивидуальная.

Тип урока: изучение нового материала.

Технология: развитие критического мышления, технология АМО

Средства обучения: песни, стихотворения М.И.Цветаевой, мультимедийное оборудование, презентация, карточки-гиды.

Возьмите стихи – это и есть моя жизнь...

Вся моя жизнь – роман с собственной душой…

М.И.Цветаева

Ход урока.

Орг.момент

1.Вступительное слово преподавателя.

Наша современная жизнь – кипящий котел событий, проблем, разочарований и все-таки радости… Много в нашей жизни суеты, сиюминутных впечатлений. Иногда хочется остановиться, побыть наедине с самим собой, поразмышлять о разных вещах не впопыхах, а серьезно. Кто – то тогда идет погулять по лесу. Другой садится в поезд и спешит на встречу с ровным вечным дыханием моря. Третий открывает томик стихов, читает любимых поэтов. Мысли поэтов полезны всегда – и в радости, и в печали, болезни и полном здравии. Они учат не только работать, но и добиваться душевного равновесия. Учат ровно, с достоинством дышать, жить. Они – наши духовные целители.

Звучит романс на стихи М.Цветаевой "Мне нравится, что вы больны не мной…»

Преподаватель:

Вам знакома эта песня. Какое настроение она создает? Что вы знаете об авторе этого текста? (Прозвучала песня на стихи Цветаевой в исполнении Аллы Пугачевой из кинофильма «Ирония судьбы, или с легким паром»).

2. Введение - постановка учебной проблемы (темы и цели урока).

Эпиграф нашего урока: “Вся моя жизнь – роман с собственной душой” – это слова Цветаевой. Ещё она говорила: “Возьмите стихи – это и есть моя жизнь”.

Преподаватель: попробуйте, исходя из предложенных цитат Цветаевой, сформулировать проблему урока.

Ответ примерный:

Сегодня у нас урок-открытие, открытие для себя творчества великой русской поэтессы Серебряного века М.И.Цветаевой.

На уроке мы почитаем стихи, проанализируем их, перелистаем страницы творчества.

Попробуем на нашем уроке "заболеть" поэзией М. Цветаевой.

Какие темы поэзии вы можете назвать, вспоминая ранее изученное творчество поэтов 19-20 веков? Назовите их.

К сожалению, многие из наших соотечественников не знают творчества поэтессы, т.е. не "Больны" им. Поэтому наша задача сегодня, чтобы вы открыли для себя творчество М.Цветаевой, такое необыкновенное, непонятное, но душевное. Кластер

3. Открытие новых знаний - поиск решения проблемы обучающимися.

Выразительное чтение преподавателем, обучающимися стихотворений и их анализ.

1.)Марина Цветаева вступила в литературу на рубеже веков, в тревожное и смутное время. Как многим поэтам ее поколения, ей присуще ощущение трагизма мира. Конфликт со временем для нее оказался неизбежным. Жила она по принципу: быть только самой собой. Но поэзия Цветаевой противостоит не времени, не миру, а живущей в ней пошлости, серости, мелочности. Поэт - защитник, глашатай миллионов обездоленных:

Если душа родилась крылатой,

Что ей хоромы и что ей хаты!

Что Чингиз - хан ей и что Орда!

Два на миру у меня врага, два близнеца неразрывно - слитых:

Цветаевой суждено было стать летописцем своей непростой эпохи. Почти не затронув трагической истории ХХ века в своем творчестве, она раскрыла трагедию мироощущения человека - современника.

Лирическая героиня ее поэзии дорожит каждым мигом, каждым переживанием, каждым впечатлением.

2.)«Лирическая героиня»

В образе лирического героя раскрывается личность поэта. Лирический герой близок к лирическому “Я”. Он доносит до нас размышления и переживания поэта-художника, открывает духовный мир Цветаевой и открывает истоки её творчества.

Имя дается человеку при рождении и нередко определяет всю жизнь. Что значит имя Марина?

(Морская) ассоциации с морем

Индивидуальное задание (чтение стихотворения наизусть) и коллективный анализ стихотворения:

Кто создан из камня, кто создан из глины , -

А я серебрюсь и сверкаю

Мне дело - измена, мне имя - Марина,

Я - бренная пена морская.

Кто создан из глины , кто создан из плоти -

Тем гроб и надгробные плиты.

- В купели морской крещена - и в полете

Своем - непременно разбита!

Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети

Пробьется мое своеволье.

Меня - видишь кудри беспутные эти?

Земной не соделаешь солью.

Дробясь о гранитные ваши колена,

Я с каждой волной - воскресаю!

Да здравствует пена - веселая пена -

1. Кто герои этого стихотворения? (Это Марина и те, кто создан из глины, те - обыкновенные смертные люди. Уже одно это противопоставление заставляет задуматься над особенностями характера и мироощущения Марины.)

2 . Задание для группы. Выписать в два столбика слова, относящиеся к этим героям.

Обыкновенные люди: Марина:

камень, глина серебрюсь, сверкаю, пена, измена

плоть, надгробие, гроб, плиты крещена, в полете, разбита

сердце, сети, земная соль, своеволие, беспутные кудри

гранитные колена. воскресаю, пена.

1. Какое слово главное (ключевое) в первой строфе? (Измена). Оно равнозначно слову «предательство» в данном контексте? Почему?

2. Почему героиня со своими беспутными кудрями не хочет стать земной солью? (Она не хочет лишиться свободы, стать героем: не хочет засорять берег, как это делает соленая вода.)

Вывод: Марина - всякая, поэтому ей “дело измена”, потому она разбивается - воскресает. В этом ее душа.

Теперь вы видите сами, что Марина Цветаева – далеко не обычный человек. И она вовсе не хочет быть, как все. Почему? Может, мы найдем ответ, познакомившись с основными вехами её судьбы?

3.) Вехи жизни.

Красною кистью (наизусть, инд. задание)

Рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов,

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.

Так написала о дне своего рождения Марина Цветаева. Что автобиографичного в этом стихотворении? Какие символические детали вы заметили?

Рябина навсегда вошла в геральдику её поэзии. Пылающая и горькая, на излёте осени, в преддверии зимы, она стала символом судьбы, тоже переходной и горькой, пылающей творчеством и постоянно грозившей зимой забвения.

Рябину

Рубили

Зорькою.

Рябина –

Судьбина

Горькая.

Рябина –

Седыми

Спусками…

Рябина

Судьбина

Русская.

1934 год

1. Почему в стихотворении 34 года звучит боль, надрыв, рвется строка? (Написано в эмиграции. Лирической героине трудно, одиноко, она рвется на родину.)

2. Какое символическое значение приобретает образ рябины? (Рябина – символ судьбы. Подрубленной, горькой, дорога жизни идет по седому спуску.)

3. А какое слово могло бы стоять в этом ряду, рифмуясь с рябина, судьбина? (Марина. Поставьте это слово в начало ряда: Марина – рябина - судьбина)

М.Цветаева рвется на Родину. В этом же году она пишет стихотворение «Тоска по Родине!..»

Что символизирует рябина? (рябина - Россия, Родина).

4.) «Семья»

Как правая и левая рука -

Твоя душа моей душе близка.

Мы смежны, блаженно и тепло,

Как правое и левое крыло.

Но вихрь встаёт - и бездна пролегла

От правого - до левого крыла!

Какой образ-символ возникает в этом стихотворении?

(Правая и левая рука – две половинки целого.

Правое и левое крыло – символ полета влюбленной души).

Какие ассоциации связаны со словом «бездна»?

Что значит бездна?

Бездна любви, бездна чувств, бездна желаний, бездна возможностей, бездна времени…

Бездна - пропасть.

Стихотворение написано в 1918 году. Какой вихрь, какая бездна разделяет героев?

Физкультминутка.

Я подобрала строчки стихотворений, в которых есть действия, которые мы с вами воспроизвёдём, творчество М.Цветаевой нам поможет. (Вика, музыка)

О, люди - встаньте!
Под глубокий вздох
Вы руки к небу поднимите.
Глазами тучу поищите.
Себе под ноги посмотрите.
Кругом просторы оглядите.
Руками пепел разотрите.
Дав отдохнуть своим силам от споров,
Снова вернемся к разговору.

3. «Что я вам сделала, люди, если чувствую себя несчастнейшей из несчастных, самым обездоленным человеком?!»

Пригвождена

Пригвождена к позорному столбу

Славянской совести старинной,

С змеею в сердце и с клеймом на лбу,

Я утверждаю, что - невинна.

Я утверждаю, что во мне покой

Причастницы перед причастьем.

Что не моя вина, что я с рукой

По площадям стою - за счастьем.

Пересмотрите всё мое добро,

Скажите - или я ослепла?

Где золото мое? Где серебро?

В моей руке - лишь горстка пепла!

И это всё, что лестью и мольбой

Я выпросила у счастливых.

И это всё, что я возьму с собой

В край целований молчаливых.

Почему лирическая героиня превратилась в нищенку? (Она потеряла все, терпит лишения, просит подаяния)

За что она пригвождена к позорному столбу? (Она невинная жертва времени)

О чем молит перед святым причастием? (Сохранить то, что осталось у нее – горстку пепла от былой счастливой жизни.)

Какие строки этого стихотворения могут помочь в трудной жизненной ситуации?

Рас-стояние: версты, мили…

Нас рас - ставили, рас-садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

Рас-стояние: версты, дали…

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это - сплав

Вдохновений и сухожилий…

Не рассорили - рассорили,

Расслоили…

Стена да ров.

Расселили нас как орлов-

Заговорщиков: версты, дали…

Не расстроили - растеряли.

По трущобам земных широт

Рассовали нас как сирот.

Стихотворение было н а писано в 1925г. В Чехии, в эмиграции, и посвящено Б. Пастерна ку.

- Какое настроение передает стихотворение?

- О чем оно?

- Его главная мысль?

(Стихотворение о разлуке, о 2-х насильно разлученных людях => о насильственной разлуке).

- Выделите ключевые, с вашей точки зрения, слова, помогающие понять состояние лирического героя?

(записать эти слова в столбик на доске)

- Как бы вы определили жанровое своеобразие стихотворения?

(страстный, нервный монолог, монолог - упрек).

(строка рвется ) “Я не люблю стихи, которые льются, рвутся да” (М. Цветаева).

- Паузы? Почему их так много?

( Паузы сохраняют сдержанный тон; они замедляют темп речи, сдерживают бурное проявление чувств, держит внимание читателя. Пауза смещена, поэтому стихотворение “спотыкается”.

Какой согласный повторяется в начале?

(Р) )

Как называется этот прием?

(аллитерация)

[р] – резкий, бьющий, разъединяющий.

Ключевые слова. Какая часть речи преобладает?

(глагол в прошедшем времени).

- Случайно ли это?

(это связано с основной мыслью стихотворения главным образом – образом разлуки).

- Какие предложения преобладают?

(Односоставные, неопределенно-личные).

- Какие знаки вызывают вопросы?

(тире, многоточия – любимые знаки Цветаевой)

К акие особенности яыка Цветаевой вы увидели?

( - ритм основа, нерв стиха;

Лаконизм

Пауза )

Читать ее стихи между делом нельзя, они требует встречной работы мысли. «Я не верю стихам, которые льются. Рвутся – да». Ее ритмика все время настораживает внимание. Это – как «физическое сердцебиение»..

5.)«Домой»

1939 год. Возвращение в Россию. Арест мужа и дочери, сестры. Нет работы, жилья. На общение с эмигранткой решались не многие, страна жила в заколдованном круге – «от заката до рассвета», в бесконечном ожидании визга шин под окном и стука в дверь. «Стихов писать больше не буду»,- обмолвилась как-то она.

Отказываюсь – быть.

В бедламе нелюдей

Отказываюсь – жить!

С волками площадей

Отказываюсь – выть.

1941 год - началась война, эвакуация в Елабугу с сыном. Попытки устроиться на работу тщетны: она – эмигрантка. Есть место посудомойки в столовую Литфонда, куда она пишет заявление. Возьмут ли? Было ещё место - переводчицы с немецкого в НКВД. Возможно ли это? Ведь она жена, мать и сестра репрессированных. Но такое предложение поступило, надо было или соглашаться, или… Одиночество, невозможность работать, мысли о гибели мужа, ненужность читающей России – привели Цветаеву к самоубийству.

Цветаева поступила так, как велела ей совесть, сохранив свою личность и отстояв своё право поэта и человека быть свободным.

На кладбище города Елабуга есть такая надпись: "В этой части кладбища похоронена Марина Цветаева". Может, это символично, что нет ее могилы. Марина с ее крылатой душой не могла умереть, она взмыла над грешным миром в своих стихах, она обрела бессмертие. Вы знаете, что самоубийц не отпевают в церкви, а М. Цветаеву отпели: разрешение на отпевание дал патриарх всея Руси Алексий II. И когда его спросили, что позволило ему сделать для Марины Цветаевой исключение, он ответил: «Любовь народная». Помните, «Еще меня любите, за то, что я умру…». Народ выполнил ее просьбу: мы ее любим.

4.Беседа - обобщение.

- Оставили ли след стихи поэтессы в вашей душе? Сколько тем творчества М.Цветаевой затронули мы сегодня?

(Чем поэт гениальнее, тем больше откликов он оставляет в душе.)

(Ёё стихи тревожат душу, сердце). Синквейн

Обучающийся читает наизусть стихотворение «Моим стихам…настанет свой черед…».

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я – поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти –

Нечитанным стихам!-

Разбросанным в пыли по магазинам

(где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

Итог урока. Рефлексия

Хочу закончить наш разговор ещё одним открытием - завещанием М.Цветаевой:

Где судьба бы вам жить не велела,
В шумном свете иль в сельской тиши,
Расточайте без счёта и смело
Все сокровища вашей души:.
*****************
Спасибо Вам и Сердцем и рукой,
За то, что Вы меня так любите

Домашнее задание. Написать сочинение « Лирика Марины Цветаевой- это…», использую письменные этюды и те впечатления,что вы получили от урока. Выучить стихотворение М. Цветаевой. Написать эссе на тему «Мои впечатления от первой встречи с творчеством М.Цветаевой.

Песня на стихи М.Цветаевой «Уж сколько их упало в эту бездну».