Николай васильевич гоголь. Николай васильевич гоголь Аксентий Иванович проникает в дом Зверкова

Мистические произведения Гоголя известны, пожалуй, каждому. Повести же, затрагивающие острые социальные темы, читали, к сожалению, немногие. А потому краткое содержание «Записок сумасшедшего» - произведения, в котором идет речь не столько о потере рассудка, сколько о нравах русского общества девятнадцатого столетия, - пересказать сможет далеко не каждый. О чем эта повесть? Кто ее главный герой? Анализ и краткое содержание «Записок сумасшедшего» - тема статьи.

История создания

«Записки сумасшедшего» - повесть, имевшая в первоначальном варианте другое название. Произведение вышло в свет в 1835 году. Оно вошло в сборник «Арабески» под названием «Клочки из записок сумасшедшего».

Согласно переписке писателя, которую скрупулезно изучили литературоведы, в тридцатые годы он был увлечен творчеством Одоевского. Этот автор - яркий представитель русского романтизма. Он, в свою очередь, большую часть своих произведений написал под влиянием книг Гофмана и Шеллинга. Незадолго до того, как Гоголь приступил к созданию повести, о которой идет речь в этой статье, был опубликован сборник «Дом сумасшедших». Тема безумия вдохновила Николая Васильевича.

В 1834 году Гоголь задумал написать комедию о русских чиновниках. Но ряд сюжетных и стилистических деталей, предназначенных для этого произведения, писатель использовал в сочинении «Записки сумасшедшего». Повесть рассказывает о человеке, стремящемся к карьерному росту и прочим жизненным благам, но в силу множества разочарований постепенно лишающемся рассудка.

«Записок сумасшедшего» читатель мог бы никогда не прочитать, если бы автор этой повести менее критично относился к чиновничьему миру. О том, какой он видел жизнь сотрудников рядовой конторы, можно понять и из знаменитой «Шинели». Но, в отличие от этого произведения, не содержит никакой мистичности повесть «Записки сумасшедшего». Главные герои, впрочем, напоминают персонажей из истории о несчастном Башмачкине.

Главное действующее лицо «Записок сумасшедшего» - сорокадвухлетний чиновник Поприщин Аксентий Иванович. Он занимает рядовую чиновничью должность. В обязанности Поприщина входит очинка перьев для директора департамента. Кстати сказать, фамилия этого героя символична. Ведь Аксентий Иванович не удовлетворен своей должностью. Он мечтает о другой работе, грезит подходящим для себя поприщем.

Писатель продолжил тему страдания «маленького человека» в повести «Записки сумасшедшего». Гоголь рассказал в этом произведении о том, до чего может дойти человек, страдающий от нужды, зависти и притеснения коллег. Семьи у Поприщина нет. Его должность - титулярный советник. Денег Поприщину хронически не хватает, а потому он носит старую шинель из третьесортного сукна. Произведение Гоголя построено на записях главного героя. Аксентий Иванович изливает на бумагу свои переживания, связанные с неразделенной любовью и работой, не приносящей ни морального, ни финансового удовлетворения.

Душевное состояние Поприщина постепенно ухудшается. Сперва он начинает общаться с собачкой, затем чудным образом получает письма от нее. А после и вовсе представляет себя королем Испании. Когда же бедного чиновника отправляют в сумасшедший дом, он полностью погружается в собственные фантазии.

Записи его становятся хаотичными. Даты в них явственно говорят о помешательстве. Последняя фраза в дневнике Поприщина не содержит никакого смысла. В ней больной человек упоминает некоего алжирского дея.

Таково краткое содержание «Записок сумасшедшего». Сумбурные рассуждения Поприщина могут вызвать улыбку у читателя. Но эта повесть, несмотря на неповторимую гоголевскую сатиру, имеет довольно печальный сюжет. Какие темы автор поднял в книге «Записки сумасшедшего»?

Анализ произведения

По мнению Белинского, эта повесть является одной из самых глубоких в творчестве Гоголя. В «Записках сумасшедшего» удивительно достоверно описано состояние больного человека. Но целью автора было отнюдь не изображение сумасшествия. Писатель стремился в этой повести показать убожество чиновничьей среды. Ему это удалось. В повести «Записки сумасшедшего» Гоголь изобразил пустое, бездуховное существование типичного представителя чиновничьего сословия.

Происхождение Поприщина

Герой повести находится в угнетенном состоянии уже в начале сюжета. Диагноз, с которым он попадает в больницу, - мания величия. Некоторые признаки этого заболевания читатель видит уже после прочтения первых станицы книги. Поприщин невероятно гордится своим дворянским происхождением. Более того, он свято верит в то, что заниматься столь важным делом, как переписывание документов, может только аристократ. Эти несуразные мысли становятся предвестниками тяжелой болезни. Состояние чиновника усугубляется влюбленностью в дочь начальника. Постепенно Поприщин начинает видеть то, чего в действительности не существует.

Меджи и Фидель

Если рассуждения о дворянском происхождении можно объяснить глупостью и недостаточной образованностью героя, то его общение с собаками не оставляет сомнений относительно прогрессирующей душевной болезни.

Досуг свой Поприщин проводит, как и любой другой чиновник его уровня: читает периодические издания, посещает театр. Но на работе все чаще происходят неудачи. Герой повести становится жертвой нападок со стороны начальства. Он часто что-то путает, не может справиться даже с простыми обязанностями. А однажды вдруг ему в руки попадает собачья переписка. Безусловно, письма Меджи - это не что иное, как плод его воспаленного воображения. Страдая шизофренией, Поприщин начинает жить в мире грез и фантазий. И чем дальше, тем сложнее ему свыкнуться со своим социальным положением. Жалкую должность, по мнению Аксентия Ивановича, он занимает несправедливо. Ему бы в генералы… Тогда б он отомстил всем своим обидчикам!

Испанский король

Шизофрения - заболевание, которое в большинстве случаев передается по наследству. Но Гоголь был писателем, а не психиатром. В своей повести русский прозаик рассказал историю человека, причиной болезни которого стали уязвленное самолюбие, маниакальное стремление занять высокое положение в обществе.

Представления о собственных возможностях расходятся с реальностью. Поприщин уверен, что должен занимать важную, ответственную должность. Поскольку окружающие не разделяют его взглядов, он назначает себя сам. Отныне он - король Испании. Примечательно, что в роли царской особы Поприщин невероятно мудр и гуманен.

В повести Гоголя переплетается смешное и трагическое. Один из критиков, современников писателя, назвал «Записки сумасшедшего» произведением, которое по глубине и философичности достойно Шекспира.

Предлагаем вам ознакомиться с одним интересным произведением русского классика, прочитать его краткое содержание. "Записки сумасшедшего" - это написанная Николаем Васильевичем Гоголем в 1834 году повесть. Она впервые вышла в сборнике "Арабески" в 1835 году. Позднее произведение было включено в другой сборник этого писателя под названием "Петербургские повести". "Записки сумасшедшего" в кратком изложении представлены в этой статье.

Аксентий Иванович Поприщин, от лица которого ведется повествование, - титулярный советник 42 лет. Свои дневниковые записи он начал около четырех месяцев назад.

Опишем теперь первые события произведения, их краткое содержание. "Записки сумасшедшего" открывает следующий эпизод. 3 октября 1833 года, в дождливый день, главный герой отправляется в старомодной шинели, припозднившись, на службу, которую не любит, в одно отделение департамента Петербурга в надежде получить от казначея немного денег наперед из жалованья. Замечает он по дороге карету, подъехавшую к магазину, из которой выходит прекрасная дочь директора департамента.

Герой подслушивает разговор между Меджи и Фиделькой

Поприщин подслушивает нечаянно разговор, произошедший между Меджи, дочкиной собачонкой, и собакой Фиделькой, которая принадлежит двум дамам, прошедшим мимо. Герой, удивляясь этому факту, отправляется вместо службы за женщинами и узнает, что те обитают в пятом этаже дома, принадлежащего Зверкову, находящегося у Кокушкина моста.

Аксентий Иванович проникает в дом директора

Продолжается краткое содержание. "Записки сумасшедшего" составляют следующие дальнейшие события. Аксентий Иванович на другой день в кабинете директора, очинивая перья, встречается случайно с его дочерью, которая его все более пленяет. Он подает девушке платок, упавший на пол. Его грезы и нескромное поведение в течение месяца относительно этой дамы становятся наконец заметны окружающим. Поприщину выговаривает даже начальник отделения. Но тот все равно тайком проникает в дом директора и, желая узнать что-нибудь о предмете своего обожания, вступает с собачонкой Меджи в разговор. Та уклоняется от него.

Аксентий Иванович проникает в дом Зверкова

Чем продолжается повествуют о следующих дальнейших событиях. Аксентий Иванович приходит в дом Зверкова, поднимается вверх на шестой (ошибка Николая Васильевича Гоголя) этаж, где Фиделька живет со своими хозяйками, и похищает ворох бумажек из ее угла. Это была, как и предполагал главный герой, переписка двух собачонок-подруг, из которой он выясняет много важного: о том, что директор департамента был награжден очередным орденом, о том, что за Софи (так зовут его дочку) ухаживает Теплов, камер-юнкер, и даже о самом Поприщине, будто бы совершенном уроде наподобие "черепахи в мешке", видя которого, девушка не в состоянии удержаться от смеха.

Переписка Меджи с Фиделькой

Записки эти, как и остальная проза Гоголя, полны различными упоминаниями случайных персонажей наподобие Боброва, который похож на аиста в своем жабо, или Лидиной, уверенной, что глаза у нее голубые, в то время как на самом деле они зеленые, или же собаки с соседнего двора по имени Трезор, которая мила сердцу Меджи. Узнает Поприщин из них, что дело у девушки с Тепловым идет явно к свадьбе.

Поприщин мнит себя испанским королем

Окончательно повреждает рассудок главного героя а также тревожные сообщения различных газет. Волнует Поприщина попытка в связи со смертью испанского короля упразднить престол. А вдруг он и есть тайный наследник, знатный человек, которого почитают и любят окружающие? Мавра, чухонка, служащая Поприщину, узнает новость первой. Этот "испанский король" после трехнедельного прогула заходит наконец к себе на службу, не встает перед директором, ставит на бумаге подпись "Фердинанд VIII", а затем пробирается в квартиру своего начальника, пытается объясниться с девушкой, при этом делая открытие, что дамы влюбляются лишь в черта.

Поприщина увозят в психиатрическую клинику

Гоголь "Записки сумасшедшего" заканчивает следующим образом. Разрешается напряженное ожидание главным героем приезда испанских депутатов их появлением. Однако весьма странной является земля, куда его отвозят. В ней обитает множество различных грандов, головы которых выбриты, им капают холодную воду на темя и бьют палками. Здесь, очевидно, правит великая инквизиция, решает Поприщин, и именно она мешает ему делать достойные его поста великие открытия. Главный герой пишет своей матушке слезное письмо с просьбой помочь, но его скудное внимание отвлекает шишка, расположенная у алжирского бея под самым носом.

Так заканчивает Гоголь "Записки сумасшедшего". По мнению психиатров и психологов, автор не ставил цели описать сумасшествие как таковое. Гоголь ("Записки сумасшедшего") анализирует состояние общества. Он лишь показал убожество духовности и нравов светской и чиновничьей среды. Настоящие записки сумасшедших людей, конечно, выглядели бы иначе, хотя писатель ярко и правдоподобно описал бред главного героя.

Характер сумасшествия чиновника, как отмечают специалисты, относится к мании величия, которая бывает при так называемой параноидной форме течения шизофрении, паранойе и сифилитическом параличе. При прогрессивном параличе и шизофрении идеи существенно беднее интеллектуально, чем при паранойе. Следовательно, бред героя носит именно параноидальный характер.

Октября 3.

Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил, который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: «Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера». Проклятая цапля! он, верно, завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю перья для его превосходительства. Словом, я не пошел бы в департамент, если бы не надежда видеться с казначеем и авось-либо выпросить у этого жида хоть сколько-нибудь из жалованья вперед. Вот еще создание! Чтобы он выдал когда-нибудь вперед за месяц деньги – господи боже мой, да скорее Страшный суд придет. Проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде, – не выдаст, седой черт. А на квартире собственная кухарка бьет его по щекам. Это всему свету известно. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему: «Это», говорит, «докторский подарок»; а ему давай пару рысаков, или дрожки, или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно: «Одолжите ножичка починить перышко», – а там обчистит так, что только одну рубашку оставит на просителе. Правда, у нас зато служба благородная, чистота во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из красного дерева, и все начальники на вы . Да, признаюсь, если бы не благородство службы, я бы давно оставил департамент.

Я надел старую шинель и взял зонтик, потому что шел проливной дождик. На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: «Эге! нет, голубчик, ты не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь на ее ножки». Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит. Когда я думал это, увидел подъехавшую карету к магазину, мимо которого я проходил. Я сейчас узнал ее: это была карета нашего директора. «Но ему незачем в магазин, – я подумал, – верно, это его дочка». Я прижался к стенке. Лакей отворил дверцы, и она выпорхнула из кареты, как птичка. Как взглянула она направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами… Господи, боже мой! пропал я, пропал совсем. И зачем ей выезжать в такую дождевую пору. Утверждай теперь, что у женщин не велика страсть до всех этих тряпок. Она не узнала меня, да и я сам нарочно старался закутаться как можно более, потому что на мне была шинель очень запачканная и притом старого фасона. Теперь плащи носят с длинными воротниками, а на мне были коротенькие, один на другом; да и сукно совсем не дегатированное. Собачонка ее, не успевши вскочить в дверь магазина, осталась на улице. Я знаю эту собачонку. Ее зовут Меджи. Не успел я пробыть минуту, как вдруг слышу тоненький голосок: «Здравствуй, Меджи!» Вот тебе на! кто это говорит? Я обсмотрелся и увидел под зонтиком шедших двух дам: одну старушку, другую молоденькую; но они уже прошли, а возле меня опять раздалось: «Грех тебе, Меджи!» Что за черт! я увидел, что Меджи обнюхивалась с собачонкою, шедшею за дамами. «Эге!» сказал я сам себе: «да полно, не пьян ли я? Только это, кажется, со мною редко случается». – «Нет, Фидель, ты напрасно думаешь», – я видел сам, что произнесла Меджи: «я была, ав! ав! я была, ав, ав, ав! очень больна». Ах ты ж, собачонка! Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею по-человечески. Но после, когда я сообразил все это хорошенько, то тогда же перестал удивляться. Действительно, на свете уже случилось множество подобных примеров. Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые пришли в лавку и спросили себе фунт чаю. Но, признаюсь, я гораздо более удивился, когда Меджи сказала: «Я писала к тебе, Фидель; верно, Полкан не принес письма моего!» Да чтоб я не получил жалованъя! Я еще в жизни не слыхивал, чтобы собака могла писать. Правильно писать может только дворянин. Оно, конечно, некоторые и купчики-конторщики и даже крепостной народ дописывает иногда; но их писание большею частью механическое: ни запятых, ни точек, ни слога.

Это меня удивило. Признаюсь, с недавнего времени я начинаю иногда слышать и видеть такие вещи, которых никто еще не видывал и не слыхивал. «Пойду-ка я», сказал я сам себе: «за этой собачонкою и узнаю, что она и что такое думает».

Я развернул свой зонтик и отправился за двумя дамами. Перешли в Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконец к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом. «Этот дом я знаю», сказал я сам себе. «Это дом Зверкова». Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников – как собак, один на другом сидит. Там есть и у меня один приятель, который хорошо играет на трубе. Дамы взошли в пятый этаж. «Хорошо», подумал я: «теперь не пойду, а замечу место и при первом случае не премину воспользоваться».

Октября 4.

Сегодня середа, и потому я был у нашего начальника в кабинете. Я нарочно пришел пораньше и, засевши, перечинил все перья. Наш директор должен быть очень умный человек. Весь кабинет его уставлен шкафами с книгами. Я читал название некоторых: все ученость, такая ученость, что нашему брату и приступа нет: все или на французском, или на немецком. А посмотреть в лицо ему: фу, какая важность сияет в глазах! Я еще никогда не слышал, чтобы он сказал лишнее слово. Только разве, когда подашь бумаги, спросит: «Каково на дворе?» – «Сыро, ваше превосходительство!» Да, не нашему брату чета! Государственный человек. Я замечаю, однако же, что он меня особенно любит. Если бы и дочка… эх, канальство!.. Ничего, ничего, молчание! Читал «Пчелку». Эка глупый народ французы! Ну, чего хотят они? Взял бы, ей-богу, их всех, да и перепорол розгами! Там же читал очень приятное изображение бала, описанное курским помещиком. Курские помещики хорошо пишут. После этого заметил я, что уже било половину первого, а наш не выходил из своей спальни. Но около половины второго случилось происшествие, которого никакое перо не опишет. Отворилась дверь, я думал, что директор, и вскочил со стула с бумагами; но это была она, она сама! Святители, как она была одета! платье на ней было белое, как лебедь: фу, какое пышное! а как глянула: солнце, ей-богу, солнце! Она поклонилась и сказала: «Папа здесь не было?» Ах, ай, ай! какой голос! Канарейка, право, канарейка! «Ваше превосходительство, – хотел я было сказать, – не прикажите казнить, а если уже хотите казнить, то казните вашею генеральскою ручкою». Да, черт возьми, как-то язык не поворотился, и я сказал только: «Никак нет-с». Она поглядела на меня, на книги и уронила платок. Я кинулся со всех ног, подскользнулся на проклятом паркете и чуть-чуть не расклеил носа, однако ж удержался и достал платок. Святые, какой платок! тончайший, батистовый – амбра, совершенная амбра! так и дышит от него генеральством. Она поблагодарила и чуть-чуть усмехнулась, так что сахарные губки ее почти не тронулись, и после этого ушла. Я еще час сидел, как вдруг пришел лакей и сказал: «Ступайте, Аксентий Иванович, домой, барин уже уехал из дому». Я терпеть не могу лакейского круга: всегда развалится в передней, и хоть бы головою потрудился кивнуть. Этого мало: один раз одна из этих бестий вздумала меня, не вставая с места, потчевать табачком. Да знаешь ли ты, глупый холоп, что я чиновник, я благородного происхождения. Однако ж я взял шляпу и надел сам на себя шинель, потому что эти господа никогда не подадут, и вышел. Дома большею частию лежал на кровати. Потом переписал очень хорошие стишки: «Душеньки часок не видя, Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, я сказал». Должно быть, Пушкина сочинение. Ввечеру, закутавшись в шинель, ходил к подъезду ее превосходительства и поджидал долго, не выйдет ли сесть в карету, чтобы посмотреть еще разик, – но нет, не выходила.

Николай Васильевич Гоголь

Записки сумасшедшего

Октября 3.

Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил, который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: «Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера». Проклятая цапля! он, верно, завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю перья для его превосходительства. Словом, я не пошел бы в департамент, если бы не надежда видеться с казначеем и авось-либо выпросить у этого жида хоть сколько-нибудь из жалованья вперед. Вот еще создание! Чтобы он выдал когда-нибудь вперед за месяц деньги – Господи Боже мой, да скорее Страшный суд придет. Проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде, – не выдаст, седой черт. А на квартире собственная кухарка бьет его по щекам. Это всему свету известно. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему: «это, говорит, докторский подарок»; а ему давай пару рысаков, или дрожки, или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно: «Одолжите ножичка починить перышко», а там обчистит так, что только одну рубашку оставит на просителе. Правда, у нас зато служба благородная, чистота во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из красного дерева, и все начальники на вы . Да, признаюсь, если бы не благородство службы, я бы давно оставил департамент.

Я надел старую шинель и взял зонтик, потому что шел проливной дождик. На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: «Эге! нет, голубчик, ты не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь на ее ножки». Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит. Когда я думал это, увидел подъехавшую карету к магазину, мимо которого я проходил. Я сейчас узнал ее: это была карета нашего директора. Но ему незачем в магазин, я подумал: «Верно, это его дочка». Я прижался к стенке. Лакей отворил дверцы, и она выпорхнула из кареты, как птичка. Как взглянула она направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами... Господи, Боже мой! пропал я, пропал совсем. И зачем ей выезжать в такую дождевую пору! Утверждай теперь, что у женщин не велика страсть до всех этих тряпок. Она не узнала меня, да и я сам нарочно старался закутаться как можно более, потому что на мне была шинель очень запачканная и притом старого фасона. Теперь плащи носят с длинными воротниками, а на мне были коротенькие, один на другом; да и сукно совсем не дегатированное. Собачонка ее, не успевши вскочить в дверь магазина, осталась на улице. Я знаю эту собачонку. Ее зовут Меджи. Не успел я пробыть минуту, как вдруг слышу тоненький голосок: «Здравствуй, Меджи!» Вот тебе на! кто это говорит? Я обсмотрелся и увидел под зонтиком шедших двух дам: одну старушку, другую молоденькую; но они уже прошли, а возле меня опять раздалось: «Грех тебе, Меджи!» Что за черт! я увидел, что Меджи обнюхивалась с собачонкою, шедшею за дамами. «Эге! – сказал я сам себе. – Да полно, не пьян ли я? Только это, кажется, со мною редко случается». – «Нет, Фидель, ты напрасно думаешь, – я видел сам, что произнесла Меджи, – я была, ав! ав! я была, ав, ав, ав! очень больна». Ах ты ж, собачонка! Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею по-человечески. Но после, когда я сообразил всё это хорошенько, то тогда же перестал удивляться. Действительно, на свете уже случилось множество подобных примеров. Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые пришли в лавку и спросили себе фунт чаю. Но, признаюсь, я гораздо более удивился, когда Меджи сказала: «Я писала к тебе, Фидель; верно, Полкан не принес письма моего!» Да чтоб я не получил жалованья! Я еще в жизни не слыхивал, чтобы собака могла писать. Правильно писать может только дворянин. Оно конечно, некоторые и купчики-конторщики и даже крепостной народ пописывает иногда; но их писание большею частью механическое: ни запятых, ни точек, ни слога.

Это меня удивило. Признаюсь, с недавнего времени я начинаю иногда слышать и видеть такие вещи, которых никто еще не видывал и не слыхивал. «Пойду-ка я, – сказал я сам себе, – за этой собачонкою и узнаю, что она и что такое думает».

Я развернул свой зонтик и отправился за двумя дамами. Перешли в Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконец к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом. «Этот дом я знаю, – сказал я сам себе. – Это дом Зверкова». Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников – как собак, один на другом сидит. Там есть и у меня один приятель, который хорошо играет на трубе. Дамы взошли в пятый этаж. «Хорошо, – подумал я, – теперь не пойду, а замечу место и при первом случае не премину воспользоваться».

Октября 4.

Сегодня середа, и потому я был у нашего начальника в кабинете. Я нарочно пришел пораньше и, засевши, перечинил все перья. Наш директор должен быть очень умный человек. Весь кабинет его уставлен шкафами с книгами. Я читал название некоторых: всё ученость, такая ученость, что нашему брату и приступа нет: всё или на французском, или на немецком. А посмотреть в лицо ему: фу, какая важность сияет в глазах! Я еще никогда не слышал, чтобы он сказал лишнее слово. Только разве, когда подашь бумаги, спросит: «Каково на дворе?» – «Сыро, ваше превосходительство!» Да, не нашему брату чета! Государственный человек. Я замечаю, однако же, что он меня особенно любит. Если бы и дочка... эх, канальство!.. Ничего, ничего, молчание! Читал «Пчелку». Эка глупый народ французы! Ну, чего хотят они? Взял бы, ей-богу, их всех, да и перепорол розгами! Там же читал очень приятное изображение бала, описанное курским помещиком. Курские помещики хорошо пишут. После этого заметил я, что уже било половину первого, а наш не выходил из своей спальни. Но около половины второго случилось происшествие, которого никакое перо не опишет. Отворилась дверь, я думал, что директор, и вскочил со стула с бумагами; но это была она, она сама! Святители, как она была одета! платье на ней было белое, как лебедь: фу, какое пышное! а как глянула: солнце, ей-богу солнце! Она поклонилась и сказала: «Папа здесь не было?» Ай, ай, ай! какой голос! Канарейка, право, канарейка! «Ваше превосходительство, – хотел я было сказать, – не прикажите казнить, а если уже хотите казнить, то казните вашею генеральскою ручкою». Да, черт возьми, как-то язык не поворотился, и я сказал только: «Никак нет-с». Она поглядела на меня, на книги и уронила платок. Я кинулся со всех ног, подскользнулся на проклятом паркете и чуть-чуть не расклеил носа, однако ж удержался и достал платок. Святые, какой платок! тончайший, батистовый – амбра, совершенная амбра! так и дышит от него генеральством. Она поблагодарила и чуть-чуть усмехнулась, так что сахарные губки ее почти не тронулись, и после этого ушла. Я еще час сидел, как вдруг пришел лакей и сказал: «Ступайте, Аксентий Иванович, домой, барин уже уехал из дому». Я терпеть не могу лакейского круга: всегда развалится в передней, и хоть бы головою потрудился кивнуть. Этого мало: один раз одна из этих бестий вздумала меня, не вставая с места, потчевать табачком. Да знаешь ли ты, глупый холоп, что я чиновник, я благородного происхождения. Однако ж я взял шляпу и надел сам на себя шинель, потому что эти господа никогда не подадут, и вышел. Дома большею частию лежал на кровати. Потом переписал очень хорошие стишки: «Душеньки часок не видя, Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, я сказал». Должно быть, Пушкина сочинение. Ввечеру, закутавшись в шинель, ходил к подъезду ее превосходительства и поджидал долго, не выйдет ли сесть в карету, чтобы посмотреть еще разик, – но нет, не выходила.